Убирай подальше, тупо подумал он. Чтобы она не вытянула их вместе с нижней простыней, если будет перестилать постель. Чем дальше, тем… тем…

Он засунул под матрас последнюю, откинулся на спинку кресла и стал смотреть на потолок, где плясали три пьяные буквы «В».

Африка, подумал он.

Теперь надо прополоскать, подумал он.

В какое же неприятное положение я попал, подумал он.

Следы, подумал он. Я не оставил следов? Я не оставил…

Пол Шелдон потерял сознание. Проснулся он четырнадцать часов спустя. За окном снова шел снег.

>Хотя Йен Кармайкл не покинул бы Литтл-Данторп за все бриллианты из сокровищницы английской королевы, он вынужден был признаться самому себе, что таких дождей, как в Корнуолле, не бывает больше нигде в Англии.

>У входной двери висело старое полотенце, и Йен, сняв сапоги и плащ, с которого капало, насухо вытер им свои темно-каштановые волосы.

>Из гостиной доносились журчащие звуки мелодии Шопена, и Йен застыл на пороге с полотенцем в левой руке.

>Теперь по его щекам текли не капли дождя, а слезы.

>Он припомнил, как Джеффри говорил: Старик, тебе нельзя плакать при ней, кикогда не смей этого делать!

>Разумеется, Джеффри был прав – старина Джеффри редко ошибается, – но временами, когда он оставался один, сознание того, как близко от Мизери прошла коса Смерти, неожиданно охватывало его, и тогда было почти невозможно удержаться от слез. Он ведь так ее любил; без нее он бы умер. Без Мизери жизнь утратила бы для него всякий смысл и покинула бы его.

>Родовые схватки были долгими и тяжелыми, но, по словам повитухи, не дольше и не тяжелее, чем у множества молодых женщин, у которых ей доводилось принимать роды. Только после полуночи, через час после того, как Джеффри ускакал за доктором в грозовую ночь, повитуха начала беспокоиться. Только когда началось кровотечение.

>– Дорогой мой Джеффри! – произнес он вслух и прошел в просторную и жарко, как всегда в Западной Англии, натопленную кухню.

>– Что вы сказа-али, молодой господин? – спросила старая миссис Рэмедж, своенравная, но симпатичная экономка семьи Кармайклов, появляясь из буфетной. От ее надетого набекрень чепца, как всегда, пахло нюхательным табаком, пристрастие к которому она вот уже долгие годы убежденно называла тайным пороком.

>– Нет, миссис Рэмедж, это я так, – сказал Йен.

>– Но там с вашего плаща ка-апает, я сама слышала, так вы там чуть не потонули, как я посмотрю!

>– Ну да, почти что так, – отозвался Йен, а сам подумал: Если бы Джеффри тогда привез доктора десятью минутами позже, она, наверное, умерла бы.

>Он всегда старался отогнать от себя эту мысль – слишком она мрачная и к тому же бесполезная, но эта мысль о жизни без Мизери обладала ужасной силой и время от времени пробиралась в его мозг.

>Печальные размышления были прерваны здоровым криком младенца; его сын проснулся и требовал обеда. Йен услышал негромкий голос Энни Уилкс, умелой няньки Томаса, которая принялась успокаивать его и ме