Дети быстро присели на корточки и прильнули к узорной деревянной решетке веранды, не отрывая глаз от птички. Но в это время над их головами раздался певучий голос матери:

— Что вы здесь делаете? От кого вы прячетесь?

В дверях стояла Евдокия Степановна. Морской бриз, проникавший сюда с берега, слегка шевелил ее непокрытые волосы. Она смотрела на детей ласковым взглядом.

Евдокия Степановна Головнина была в расцвете своей красоты. Казалось, что этому чудесному июньскому утру нехватало только ее.

Услышав голос матери, мальчик первый поднялся с пола и объяснил, что они тут делают.

— Не надо пугать птичку, — сказала Евдокия Степановна. — Ее ждут дети, они хотят есть. Идите играть в сад. Я скоро приду к вам. А где же ваши флаконы с солью? Почему вы не нюхаете?

— Мы уже нюхали, маменька, как встали, — отвечал за всех мальчик. — А разве холера все еще есть?

— Все еще есть,— печально отвечала Евдокия Степановна. — Но идите играть и не думайте об этом.

Дети убежали. На веранду вошла горничная, девушка Аксюта, и стала накрывать стол к утреннему чаю. Евдокия Степановна спросила ее с беспокойством:

— За ночь никто больше по соседству не умер?

— Ой, барыня! — отвечала девушка. — Соседей бог миловал, а вот там, — она указала куда-то вдаль по Петергофской дороге, — народ так и мрет, так и мрет, как мухи. За утро мимо нас провезли более десяти смоленых ящиков с холерными.

— Куда их везут?

— Люди сказывают, что за Петербург, на выгон, где полиция открыла новое холерное кладбище.

— У нас ворота заперты?

— Заперты, заперты, — подтвердила Аксюта. — Вчерась, как барин приехали из Петербурга, Тихон Спиридоныч запер их на замок, ключ повесил себе на пояс и никого с воли не впускал.

— Ветер с моря, — сказала Евдокия Степановна, тревожно переходя с места на место и нюхая какую-то соль из хрустального флакончика. — Это хорошо. Может быть, отгонит поветрие отсюда. А вы соль нюхаете в людской?

— Нюхаем, нюхаем, — нараспев отвечала девушка. — Только Тихон Спиридоныч не нюхает, говорит — я старый матрос, весь свет объездил, что мне холера! Мы с капитаном всякую холеру одолеем. А мы все нюхаем... Как же не нюхать, ежели вы приказали?

...В это утро Василий Михайлович долго не выходил к чаю. Хотя он и разрешил себе отдых на целую неделю и не собирался в этот день ехать в Петербург, но ему необходимо было просмотреть присланную с курьером вечернюю почту и сделать нужные распоряжения.

Видя, что Василия Михайловича к столу не дождаться, Евдокия Степановна налила в его огромную розовую чашку, вмещавшую два стакана, крепкого и душистого кяхтинского чаю, положила на тарелочку несколько его любимых бутербродов с холодной телятиной и сама понесла все это на маленьком серебряном подносе ему в кабинет.

Несмотря на ранний час, Василий Михайлович, одетый по всей вице-адмиральской форме и застегнутый на все пуговицы, сидел за своим письменным столом, как всегда заваленным картами и книгами на всех европейских языках, и внимательно читал лежавшие перед ним бумаги, делая на них краткие отметки или размашистые надписи с угла на угол цветным карандашом.