— Все ли ваши собрались здесь? — спросила императрица.

— Все, ваше величество, — отвечал Орлов. — Не пришел только майор Шепелев.

— Скажите ему, что я не имею в нем надобности, и посадите его под арест.

Императрица преображалась прямо на глазах. От ангельского, невинного выражения на лице не осталось и следа. Голос тоже изменился — был уже не просящим, не убеждающим, а твердым, повелительным, каким и подобает быть голосу государыни.

В сопровождении измайловцев императрица направилась в Семеновский полк, а оттуда в Преображенский. Здесь она встретила такую же поддержку, как в Измайловском. В Преображенском два офицера пытались было удержать солдат от присоединения к заговорщикам, но они тотчас были арестованы.

Теперь на стороне императрицы находились все три гвардейских полка.

Еще оставалась артиллерия. Она представляла собой многочисленное войско, способное выстоять перед силами переворота. Туда направился Григорий Орлов: он служил здесь казначеем и надеялся быстро уговорить артиллеристов присоединиться к полкам, уже присягнувшим монархине. Но артиллеристы отказались повиноваться ему.

Когда Екатерине Алексеевне доложили об этом, она разгневалась.

— Где их генерал, приведите его ко мне!

Артиллерией командовал участник Семилетней войны генерал Вильбуа, французский эмигрант, человек честный и храбрый, любимый всеми солдатами. Выслушав от посланного к нему курьера приказание императрицы явиться в гвардейские караулы, он удивился:

— Разве император умер?

Курьер, не отвечая на вопрос, повторил приказ. Генерал пожал плечами и послушно последовал за ним, бормоча: «Всякий человек смертен…»

Приехав в казармы и увидев императрицу в окружении гвардейцев, генерал Вильбуа наконец понял смысл случившегося. Он считал себя другом Екатерины Алексеевны, и то, что она не привлекла его к заговору, не доверилась, вызвало в нем обиду. Он дал понять, что не может ручаться за свой полк, поскольку не имел возможности выяснить отношение солдат к императору, и добавил при этом, словно упрекая:

— Вам бы надлежало предвидеть это, государыня…

Императрица не дала ему договорить.

— Я не за тем послала за вами, чтобы спросить у вас, что надлежало мне предвидеть, а узнать, что хотите вы делать?

Гордый, самодержавный тон императрицы сразил генерала. Он бросился перед ней на колени.

— Я готов повиноваться вам, государыня!

В тот час, когда гвардейские полки присягали Екатерине Алексеевне, император Петр Третий спал в своем Ораниенбаумском дворце. Проснулся он поздно, в плохом настроении: вечером выпил лишнего, и, должно быть, от этого слегка болела голова.

Повеселел он лишь после бокала бургундского.

— Мы, кажется, собирались сегодня ехать в Петергоф? — обратился он к адъютанту Гудовичу.

— Да, ваше величество. Вы изволили принять решение присутствовать на обеде у ее величества императрицы по случаю дня ангела святого Петра. Все собрались и ждут вашего приказа.

— Если решение принято, надо ехать, — заключил император. — Поедем. Пусть мои друзья еще раз убедятся, какая это опасная женщина.

Было уже около часа пополудни. К парадному подъезду подали кареты, коляски, длинные линейки, употреблявшиеся обычно для перевозки придворных певчих. В первой карете вместе с императором уселись прусский посланник Гольц и «любезная» государя фрейлина Елизавета Романовна Воронцова. В другой разместились князь Трубецкой, канцлер Воронцов и его брат Роман Иларионович, отец любовницы императора. В экипажах нашли себе место также Александр Иванович Шувалов, генерал-лейтенант Мельгунов и другие. Общество дам представляла графиня Брюс, княгиня Трубецкая, графиня Воронцова, графиня Строганова, сестры Нарышкины. Словом, вся компания подобралась именитая.