Наверное, она была бы отбита, но саперы бросили с полдесятка дымовых шашек, взорвался пробитый еще одной пулей баллон с горючей жидкостью. Дым мешал немецким пулеметчикам взять точный прицел, хотя трассы летели густо, находя новые жертвы.

Саперы подползали к орудию со связками взрывчатки. Артиллерийский унтер-офицер, старший расчета, раненный осколками «лимонки», несколько раз выстрелил из длинноствольного «люгера». Упал сапер с приготовленной к броску противотанковой гранатой.

Унтер-офицер, хоть и был ранен, не имел права оставить исправное орудие. Он скатился в капонир, где прятался один из подносчиков снарядов, держа наготове карабин.

– Где остальные? – спросил он, уставившись на унтер-офицера в изодранном окровавленном мундире.

– Русские прорвались.

Взорвалась противотанковая граната, выпавшая из рук раненого сапера. Унтер-офицер сменил обойму «люгера», он был намерен сражаться до конца. Подносчик боеприпасов, рослый упитанный солдат, выстрелил, не целясь, из карабина и потянул из чехла гранату-колотушку.

Две увесистые связки тола рванули, перекрыв грохотом стрельбу вокруг. Вышибло и отбросило в сторону смятое колесо, орудие осело набок, уткнувшись стволом в землю.

Обрушило бруствер капонира, завалив по грудь подносчика, так и не успевшего достать гранату. Унтер-офицер прошел со своей батареей путь от Франции и до Москвы. Под Смоленском он рушил фугасами укрепления русских и старые, красного кирпича здания.

Он с удовлетворением наблюдал, как удачно попавший в окно снаряд взрывался в тесном пространстве. Стена и крыша словно вспучивались от мощной взрывной волны, а затем разлетались, разваливаясь на куски.

Там же, под Смоленском, унтер-офицер накрыл шрапнелью скопившуюся на берегу Днепра, зажатую танками толпу русских солдат. Шрапнель была его коньком. Заряды взрывались точно на высоте трех десятков метров, а когда русские шарахались прочь, на выгоревшей траве оставались лежать каждый раз несколько убитых и тяжело раненных.

Под Москвой батарею смяли тяжелые «тридцатьчетверки», и унтер-офицер чудом ушел от смерти, отступая с полком через бесконечные снега и страшные морозы, которые убивали его камрадов не хуже, чем шрапнель. Тогда он потерял четыре пальца на ногах, сильно хромал, но в тыл его не списали.

Сегодня смерть снова подбиралась к нему. Собрав все силы, унтер-офицер, шатаясь, отходил к лесу, посылая пулю за пулей в своих преследователей.

Автоматная очередь перебила плечо, вышибла из руки «люгер». Сдаваться было поздно, и он попятился в отсечную траншею, где хранились снаряды.

Наверху показалась фигура светловолосого русского солдата. Унтер-офицер хотел крикнуть, что он ранен, сдается и никогда не был нацистом. Он простой служащий, и у него трое детей.

Но русский исчез, а сверху упала граната. Она разорвалась среди массивных гильз, набитых мешочками с артиллерийским порохом.

Вспышка поглотила унтер-офицера, удачно начавшего эту войну и уже присмотревшего хороший участок земли под Смоленском. Правда, Смоленск снова взяли русские…

Он не почувствовал боли, когда взрыв сразу несколько фугасных снарядов смешал его вместе с болотной торфяной землей Полесья. Исковерканный «люгер» отлетел в капонир, где подносчик боеприпасов разглядел сквозь пелену в глазах русских солдат.