— Но я так не думаю, — возразила я упрямо.

Он подмигнул:

— Не думаешь, вот как? Где-то глубоко таится надежда, что все может измениться. Потому как опять — смертные, или смертные, обращенные в бессмертных — не знают наверняка. А что до нас… высших бессмертных… — Его веселость померкла. Словно мрачная дымка пала на лицо. — Мы-то знаем. Мы знаем правду. Что там, за границами мира и Вселенной, за границами жизни. Мы встречались с божествами, познали восторг… и все-таки отвернулись от них. Они для нас потеряны. Неуловимая мечта, сон, вроде того, когда просыпаешься в середине ночи, задыхаясь и мертвея от страха, потому что это всего лишь фантом… тающее воспоминание, навеки отвергнутое, закрытое стеной, сквозь которую нет прохода.

По моей спине пробежал холодок. Я знала Луиса веселого и беззаботного, Луиса собранного и делового. А этот Луис — философ, мятежник — меня пугал. Я видела тоску в его глазах, воспоминание о том, чего он страстно жаждал и не мог вернуть. Это был тяжелый взгляд, который видел вещи слишком большие и могущественные, чтобы маленький суккуб мог их понять.

Луис на миг прикрыл глаза, и ощущение потусторонности спало.

— Вот почему, Джорджина, — сказал он горько, — слишком многие из демонов сдаются. Когда теряешь то, что потеряли мы, когда уходит последняя надежда… Что ж, для большинства из нас нет смысла пытаться примирить старую и новую сущности. Слишком поздно.

— Но не для тебя. Не совсем.

— Хм… не знаю. Не знаю, уцелело ли во мне хоть что-нибудь доброе.

— Но ты ведь хочешь, чтобы свершился справедливый суд, — напомнила я.

Улыбка вернулась на его лицо.

— Желание узнать правду не обязательно признак добра. Может, простое любопытство?

Но я не верила. Мне хотелось думать, что в Луисе все еще сохранилась хотя бы искра ангельской сущности. «Мы тоже когда-то были ангелами». Клайд доказал, что в демонах до сих пор горит сила жизни. Но может быть, я просто наивная девочка.

— А некоторые из нас, — продолжал Луис, — ищут правду только для того, чтобы отомстить.

Он кивнул в сторону уставленного закусками стола. Там стояли Ноэль и Марго и о чем-то совещались. Судя по мрачному выражению лица демонессы, я могла догадаться, что речь идет об убийстве.

— Не заблуждайся насчет ее мнимого стремления к справедливости, — прошептал Луис мне на ухо. — И насчет милого личика тоже. Она умирает от желания кого-нибудь покарать, собственными руками оторвать кому-нибудь голову. Убийство одного из ее демонов — это оскорбление, и, что бы ты себе ни воображала относительно природы демонов, не сомневайся, что нами движет исключительно гордыня. Ее самолюбию нанесли удар — она хочет, чтобы за это кто-нибудь заплатил.

— Но разве она не хочет, чтобы расплачивался настоящий преступник?

— Конечно, хочет. Но ее волнует не столько вопрос справедливости, сколько то, чтобы тот, кто ее оскорбил, не ушел безнаказанным. Но если мы не сумеем определить, кто виновен… Что ж, скорее всего она не будет особо разбирать, если представится возможность полюбоваться на чьи-нибудь мучения. — Луис помолчал. — Кроме того, думаю… Энтони был ее «любимцем». Если ты понимаешь, что я хочу сказать.