— Клара! Клара! — умолял я.

Она резко топнула по полу палубы.

— Вы меня не знаете, — сказала она: — Вы не знаете, что я такое, и хотите уже покинуть меня! Разве я причиняю вам страх? Разве вы трус?

— Без тебя я не могу больше жить! Без тебя я могу только умереть!

— И хорошо! Не дрожи больше, не плачь больше. И поедем со мной!

Молния пронзила зеленые ее зрачки. Она сказала более низким, почти хрипящим голосом:

— Я научу тебя ужасным вещам… божественным вещам. Наконец, ты узнаешь, что такое любовь! Я обещаю тебе, что ты спустишься со мной на самое дно тайны любви… и смерти!..

И, улыбнувшись кровожадной улыбкой, от которой у меня дрожь пробежала по костям, она добавила:

— Бедный ребенок! Ты считал себя большим дебоширом… Большим развратником… Ах, твои бедные угрызения совести! вспоминаешь! И вот твоя душа более робка, чем душа маленького ребенка.

Это была правда! Я очень гордился, что я — свободный каналья; я считал себя выше всех нравственных предрассудков, и, однако, я еще иногда слышу голос долга и чести, который в известные моменты нервной угнетенности поднимается из туманной глубины моей совести. Честь чего? Долг перед кем? Какая бездна безумия этот человеческий разум! Чем будет скомпрометирована моя честь — моя честь! Чем не исполню я свою обязанность, если вместо того, чтобы скучать на Цейлоне, я продолжу свое путешествие до Китая? Неужели я на самом деле влез настолько в кожу ученого, чтобы воображать, что я еду изучать «пелазгическую протоплазму», открывать «клетку», погружаясь в заливы сингалезского берега? Эта совершенно шутовская мысль, что я всерьез было принял свою миссию эмбриолога, быстро вернула меня к действительному моему положению. Как? Удача, чудо решило, чтобы я встретил женщину, божественно прекрасную, богатую, исключительную, и которую я любил, и которая любила меня, и которая предлагала мне необыкновенную жизнь, исключительное наслаждение редкими ощущениями, сладострастные приключения, чудное покровительство, спасение, наконец, и даже больше, чем спасение — радость! И я позволю выскользнуть всему этому? Еще раз демон злости — тот глупый демон, которому, глупо повинуясь ему, я обязан всеми своими несчастьями — опять подошел посоветовать мне лицемерное сопротивление против неожиданного случая, который заключает в себе феерические сказки, которые больше никогда не представятся, и которого в глубине души я горячо желал! Нет, нет! Это было бы, наконец, слишком глупо!

— Вы правы, — сказал я Кларе, сваливая на любовный недостаток свою покорность, которая исходила изо всех моих привычек к лени и к разврату;– вы правы. Я не был бы достоин ваших глаз, ваших губ, вашей души… всего того рая и всего того ада, который заключается в вас, если бы я колебался дольше. А потом, я не смог бы лишиться тебя. Все могу принять, кроме этого. Ты права. Я твой, веди меня, куда хочешь. Страдать, умереть, не все ли равно! Потому что ты, ты, которую я еще не знаю, ты — моя судьба!

— О, дитя! дитя! дитя! — сказала Клара странным тоном, в котором я не мог различить действительный смысл, — радость ли это была, ирония или сострадание.