– Неправда, – обиделся Грифич, – только до четырех, а дальше – всевозможные клубы и время на самоподготовку.

– Хоть объясни мне, что такое клубы в твоем понимании? – с видом мученика сказал Петр.

– Ну как же, – удивился попаданец непониманию очевидных (для него) вещей, – собираются вместе под руководством наставника и занимаются чем-то полезным – фехтованием, борьбой, химией, музыкой.

Утвердил.

Нововведения вводились не сразу, так что у кадетов была возможность оценить всю степень «коварства» нового директора, и подростки начали роптать. Однако князь не унимался и придумывал все новые и новые затеи. Вот и сейчас вызванный к начальству кадет стоял, боясь пошевелиться.

Еще бы – ладно сам полковник, но здесь же был и цесаревич, приехавший инспектировать Корпус…

– А мундир кадетский чем тебя не устраивает? – откровенно веселясь, спросил Петр. – Смотри, какой вид бравый!

Кадет приосанился, но князь только фыркнул. Проведя рукой по парику подростка, он с видимым отвращением отряхнул ее и проговорил:

– Пудра – не порох, букли – не пушки, коса – не тесак, а он – не немец, а природный русак!

Наследник аж приоткрыл рот от столь высокой поэзии, хохотнул… Затем погрузился в молчание. Длилось оно недолго, и Петр Федорович встал из кресла и махнул рукой на Игоря.

– Убедил. Все. Корпус полностью на твоем усмотрении.

Если окружающим действия попаданца казались необыкновенно энергичными, то самому Игорю казалось, что время как будто застыло – настолько неторопливо относились люди к своим обязанностям. За обучение Павла он взялся в сентябре, в октябре взялся еще и за Шляхетский корпус, а что-то конкретное удалось сделать только к концу ноября.

Не сказать, чтобы много, но, по крайней мере, воспитанники уже поняли, что такое утренняя зарядка и клубы. По поводу же «грифичски жестокой» учебы недовольство нивелировалось нормальной одеждой. Она пока еще только шилась, но кадеты успели оценить отсутствие париков и удобство покроя. Оценили и клубы – для начала князь выбил химическое оборудование из Академии наук и нашел хорошего преподавателя – одного из учеников Ломоносова.

– Да где это видано, – горячился слушатель последнего курса Шляхетского корпуса, – чтобы так дворян гонять! Чай, сами можем решить, чем нам заниматься!

– То-то ты, Никитушка, обзанимался весь! – ехидно парировал слова губастого увальня поджарый парень с мелкими чертами лица. – Ни в библиотеку тебя не затащишь, ни на манеж. Только гуляешь да спишь.

Лицо увальня побагровело, и он, не найдя аргументов, засучил рукав и полез в драку. Такие вот «дискуссии» в дальнейшем возникали неоднократно.

Познакомился он и самим ученым, но мельком, полковник сейчас настолько закружился в текучке, что на нормальное общение времени просто не было. Точнее, свободное время было, но из-за графика самого князя только по ночам. Даже тренировки пришлось перенести на раннее утро, и теперь они с Тимоней оккупировали спортзал в четыре утра. В остальное же время – учеба Павла, дела Корпуса, беседы с поставщиками и потенциальными педагогами, разговоры с членами императорской семьи и царедворцами, собственная учеба, какие-то изобретения.