– Да, – хрипло бросил в трубку.

И замолчал.

Евдокия сидела слишком далеко, чтобы расслышать разговор. Конник держал трубку плотно прижатой к уху. Молчал и хмурился. Жевал губами.

Потом закончил разговор не попрощавшись, стиснул телефон неопрятными узловатыми пальцами и задумчиво просвистел куцый обрывок мелодии «У любви как у пташки крылья». Смотрел на запущенный сад через мутное стекло, где виднелась макушка оставшегося на завалинке под окном татуированного мордоворота.

О Евдокии как будто напрочь позабыл.

Не зная, как себя вести, Землероева поскрипела табуретом. Конник перевел взгляд на ерзающую гостью.

– Пошла вон отсюда, – сказал спокойно и членораздельно.

Дуся распахнула глаза – ей только что предложили чаю с пряниками! Откуда же вдруг такая немилость?! Все было чин по чину, к разговору даже не приступали…

– Василь Никитич…

– Вон пошла! – разорался Конник. Завелся с полуоборота, слюной забрызгал: – Чтоб духу твоего в городе не было! Узнаю, что еще раз с Костькой встречалась, ноги вырву!

Евдокия потрясенно смотрела на разбушевавшегося вора.

– Что случилось-то, Василь Никитич? Вы можете мне объяснить?

– Во-о-он! – рявкнул Загребин, в ярости топнул ногой с перевязанным коленом и зашипел от боли: – Ах, су-у-ка… Выметайся отсюда, пока глаза на месте…

Но гостья так опешила, что смотрела на скорчившегося Конника и никак не могла заставить себя двинуться. Шокирующее развитие событий ее слегка парализовало, и в членах появилась вялость.

– Василь Никитич… зря вы так, – пробормотала Дуся. – Мне б не хотелось…

– Что?! – Вор в абсолютном бешенстве вызверился на москвичку. – Ты чё, шкура ментовская, мне угрожать задумала?!

За спиной Евдокии забухали шаги. Как только свет Никитич зашелся в первом вопле, та туированный «секретарь» законника сорвался с места и метнулся в дом. Последние слова относительно угрозы он расслышал, дотопал до Землероевой и грозно засопел в ее макушку.

– Кучумай! – обратился к мордовороту Конник. – Выкинь эту падлу за ворота! Еще раз увидишь, ноздри ей вырви!

Евдокия помертвело поднялась с табурета. Бочком, бочком, пятясь, обошла «секретаря», тискающего пудовые кулачищи. С невысокой, в две ступени, лестницы скатилась прямиком в крапиву-лебеду, чуть не упала на подламывающихся ногах… «Господи, ну почему же я такая дура-то?! Семинарист ведь предлагал сопровождения дождаться!..»

Дусе было страшно до смерти! Посекундно ожидая пинка ножищи в копчик, она кое-как досеменила до ворот, юркой ошпаренной кошкой выскользнула на улицу…

И только там немного дух перевела.

«Матерь Божья… Что это было-то?! Чего он так завелся?!»

Не понимая, куда идет, и почти ничего перед собой не видя, Евдокия побрела по улице. Все ускоряя и ускоряя шаг. Быстрее, подальше от страшного дома с владельцем-психопатом. Брела, пошатываясь, на ногах, готовых вот-вот назад коленками вывернуться. Ковыляла по ухабам вдоль кривоватых заборов окраины, когда-то славившейся «малинами» и до сих пор имевшей дурную репутацию…

Шок постепенно проходил. Его место занимали униженность, досада. Злость. Щеки пылали, словно от пощечин.