> Альфред Бернхард.

>КОМУ: Андриетте Алсель.

Да, его так зовут — Альфред Бернхард, как его великого тезку, как Нобеля, но его фамилия Торелл.

Стоит ему войти, как в помещении становится светлее.

Если во время лекции в аудитории находится Торелл, то он производит магическое действие, все в зале становится причудливо золотистым, пропадает скука и натянутость.

Когда Бернхард рядом, я оживаю, мои выводы и умозаключения становятся ясными и четкими, его присутствие делает меня интересной и одухотворенной.

В его присутствии другие люди теряют дар речи, а некоторые испытывают неясную тревогу.

Раньше я их презирала.

Нельзя сказать, что я была влюблена в него (это совсем другое чувство), скорее я была обольщена или, скорее, очарована. Он обладал особым качеством влияния на людей, и если бы учился более прилежно, то из него вышел бы превосходный врач.

Но он предпочел стать ученым.

Я вбила себе в голову, что он делает это ради меня.

Ради меня.

Так он воздействовал на людей: в его присутствии все мы, серые мыши, чувствовали себя избранными.

Он связался со мной, спросил, не найдется ли у меня места докторанта. Я была польщена, не знала что и думать. Он хочет работать со мной, над моим проектом. Его желание было подтверждением моего таланта, моего педагогического и научного совершенства. Мне ни разу не пришло в голову, что его карьерный выбор стал следствием его посредственных успехов в учебе.

Каролина, Каролина, до каких же пор ты будешь такой наивной?

Претенденты на докторантуру приходили, но я их выгоняла. На одну из них я даже накричала — на молодую женщину из Чехословакии, которая поставила на карту все, чтобы получить место, — я выгнала ее, и мои щеки горят от стыда, когда я вспоминаю эту сцену. Ее звали Катериной. Это была маленькая темноволосая женщина. Она оставила дома, в заложниках, мужа и малолетнюю дочь, чтобы проводить исследования в Каролинском институте (это было еще до падения железного занавеса). Иногда она просто плакала — так тосковала по своим пробиркам. Однажды она — весьма, впрочем, неохотно — пришла ко мне и обвинила Бернхарда в очень странных вещах.

Он неприветливо ее принял, не давал ей работать и постоянно притеснял.

Катерина была убеждена в том, что он поменял наклейки на ее пробирках, отчего ее опыты закончились полной неудачей. Она была в этом абсолютно уверена, и я помню, как тогда разозлилась.

Как она посмела прийти ко мне с этой абсурдной сплетней? Как она могла? Есть ли у нее чувство чести? Через неделю я добилась ее исключения из института, и она отправилась в свой бетонный подвал в Праге, где и было ее истинное место.

Я до сих пор не знаю ее дальнейшую судьбу. Я не знаю, что произошло с ней, когда она вернулась домой. Ее дочь уже выросла, теперь это взрослый человек.

Я часто думаю о тебе, Катерина.

Господи, почему я тогда никого не слушала?!

Потом с обвинениями в его адрес ко мне пришла еще одна женщина. Это была Туула, умнейшая финская девушка из шведской деревни на восточном берегу Ботнического залива. Она была на пути к блестящему открытию и в то время заканчивала набросок статьи, которую уже приняли в «Журнал биологической химии». В институте у Туулы уже сложилась отличная репутация.