— Мой народ иметь история, — встрял невозмутимый Дйныгхак. — Мир бывать совсем молодой, предок мой предок ставить первый иглу. С небо падать паук, откладывать в вода яйцо. Новый паук вырастать. Ловить акула, кит, морж. Человек тоже ловить. Иногда — приманка. Брать один человек, на него приманивать много. Тогда бывать шибко дерьмо.

— Девка, — ахнула Ингрид, — девка на льду! Это она! Немец от нее через стенку был. Японец к нему заходил, ее видел. Этот, который на лед бросился, — он с ней сегодня утром разговаривал почти час. Все сходится! Чудовище через нее нас всех угробит!

Андрей поднялся из-за стола.

— Кажется, в здравом уме тут я один, — бросил он с досадой.

По служебной лестнице он взбежал на третью палубу, на секунду остановился, оглянулся по сторонам. И рванул по корабельному коридору, проносясь мимо запертых каютных дверей, словно между акульих зубов, щерящихся со стен в два ряда.

На больничном пороге лежал навзничь Петр Маркович с перерезанным горлом и хирургическим ланцетом, зажатым в откинутой руке. Кровь уже перестала течь, стыла лужей под его головой.

Андрей, собравшись с духом, переступил через мертвеца, заозирался.

— Саша! — закричал он.

Она вышла из своей палаты, опустив голову, — тоненькая, слабая, еле брела. Золотистые волосы падали на больничный халат.

Андрей бросился к ней, подхватил ее, легкую, податливую. Прижал к себе крепко, как только мог.

— Саша, — с горечью выдохнул он, — хорошая, родная моя, что же они с тобой сделали?

Она забилась в его руках. Словно выброшенная на лед рыба. Словно… словно приманка.

— Убейте меня, — попросила она опять. — Он смотрит. Через меня смотрит. Никто не может вынести его взгляда. Я всех погублю…

— Перестань же! — взмолился Андрей. — Прекрати немедленно. Пойдем. Здесь тебе оставаться нельзя — паника начинается, и вправду убьют.

Он за руку потянул ее за собой. Струйка засохшей крови причудливой змейкой извивалась между перерезанным горлом Петра Марковича и распахнутой дверью приемной.

— Закрой глаза, милая. Не смотри.

Андрей повлек девушку за собой. На ходу нагнулся, выдернул из руки покойного доктора ланцет, упрятал за пазуху.

— Сюда, милая. Скорее. Нет, стой!

За коридорным поворотом у стены скорчился молоденький матрос, обеими руками пытаясь удержать внутренности, вывалившиеся из распоротого живота.

Саша всхлипнула:

— Он мне обед сегодня приносил…

Андрей потянул ее прочь.

До каюты добрались, миновав приколотую пожарным багром к переборке ресторанную официантку.

— Он поет вам песню смерти из-под воды, — хрипло сказала Саша. — От нее ум вибрирует. Есть ли у вас тут батюшка? Мне бы исповедоваться, причаститься…

Андрей втолкнул ее в свою каюту:

— Нет здесь священников, Саша. Жди. Я мигом.

Метнулся по коридору к каюте Ингрид, забил кулаками в дверь.

— Андреас, дорогой, — запричитала насмерть перепуганная журналистка. — Спасибо, что пришел. Господи, что творится!

Андрей схватил ее за плечи, встряхнул.

— Где твое барахло? Ну?! Шмотки где? Шуба, комбинезон, унты.

Ингрид в страхе попятилась, губы у нее задрожали.

Андрей вернулся в каюту бегом, с охапкой женской одежды в руках.