Саша не разревелась только потому, что Жулька раскашлялась, и пришлось ее отпаивать теплой водой.

В Архангельске «Персей» остановился на шесть дней.

Богданов закупил топлива, консервов, круп, жира, солонины. Ездовых собак ему продали «выносливых и обученных», но Ваня Тайбарей цокал языком и качал головой.

— Плохо, — говорил он. — На улицах дворняжек наловили. Плохие собаки. Плохой еды купил, начальник, — солонину плохо в холод кушать! Плохие купцы в Архангельске, закрой уши, барышня, — и добавлял слова, и Саша краснела, потому что прекрасно слышала и сквозь ладони.

Она тоже многое успела за эти шесть дней. Разбила сердце Коленьке, расторгнув помолвку. Сказала, что сама себя еще плохо знает и не может на такого хорошего человека вешать вечную обузу.

— Я тебя знаю, — мрачно сказал Коля. — Всегда знал. Всегда любил.

И ушел, неровно ступая от горя. Саша кусала руку и много курила в тот день. Отправила телеграмму в Петербург: «Иду медиком экспедицией тчк вернусь через год тчк люблю Саша».

Она силой заставила Жюльетту поехать в больницу. Ваню попросила вынести больную и усадить в бричку — сама та не шла то ли от упрямства, то ли от жара.

— Остаетесь, — сказал Жюльетте врач. — Иначе через десять дней максимум ваше прекрасное окоченевшее тело опустят в Белое море. Двусторонняя пневмония, мадемуазель.

— Нет, — кричала Жюльетта и грязно ругалась на двух языках. — Нет, нет!

На следующий день успокоилась.

— Забирай, Сандра, — сказала. — Все, что моим было, — отдаю тебе, пользуйся. И подвиг, и приключение, и Жоржа. Я же видела, как он на тебя смотрит. У меня потом еще будут приключения… и остальное.

Вытянулась под одеялом — строгая, красивая. Но тут же кашлять начала, все настроение сцены испортилось.

— Мерде, — прохрипела Жюльетта. — Подай же микстуру, идиотка!

Саша утерла слезы и стала ее поить с ложки.

Богданов вернулся из больницы бледный и взволнованный.

— Спасибо, Саша, — сказал он и поцеловал ей руку. — Ты — верный товарищ. Я оказался бы в трудном положении, если бы не твоя самоотверженность. Без судового медика нам никак нельзя.

— Георгий… Иванович, — робко спросила Саша. — А вот коренные северяне говорят, что слишком много солонины. Что как основной продукт питания для северных широт она плохо подходит.

— Глупости, — отмахнулся Богданов, темнея лицом. — Всегда в военном флоте и в гидрографических экспедициях солонину употребляли. Что ты слушаешь ерунду всякую? Ты, Саша, не вздумай со мною спорить по важным вопросам.

— Я не думала, — тихо сказала Саша.

— И хорошо! Я с тобой по медицине тоже не стану — какую микстуру дашь, ту и проглочу, даже горькую. Договорились?

Глаза у него были голубые-голубые, и губы такие красивые под ровной соломенной щеточкой усов… Саша кивнула, как завороженная.

Из Архангельска выходили в воскресенье, отстояв обедню в портовом храме. На пристани собралась толпа провожающих — не яркая, как в Петербурге, а однотонная: мужчины в темных сюртуках, дамы в темных платьях. Золотые ризы священников казались особенно яркими.

Саша вздрогнула, увидев Колю. Он стоял, понурившись, со свертком в руках. Саша подошла к нему, взяла за руки.