Север — это колыбель человечества. Здесь и надо заниматься изысканиями. Карелия, Архангельск, Сейдозеро и Ловозеро — вот оно, счастье.

Бокий именно так и сказал, чем снискал уважение великого художника.

Рерих поселился на берегу Ладоги возле города Сортавалы, чтобы поправить свое здоровье. Имелось виду, конечно, психическое здоровье, потому что после свершения Революции массовое сумасшествие сделалось настолько очевидным, что не заразиться им можно было только устранившись.

А тут финны, получив независимость, закрыли все границы с Россией, прикрепили к Рериху соглядатаев и пообещали: будешь мутить воду — мы тебя самого сольем. Художник не разделял точку зрения ни русских красных, ни финских белых, ни полосатых американцев. Ему на политику, вообще, стало наплевать. Он нашел свой путь. Но не все оказалось так просто и прямолинейно: из Финляндии следовало уезжать.

В 1918 году, получив приглашение из Швеции, Николай Рерих с грандиозным успехом провел персональные выставки картин в Мальмё и Стокгольме, а в 1919 году — в Копенгагене и Хельсинки. Рериха избрали членом Художественного общества Финляндии, наградили шведским королевским орденом «Полярной Звезды» II степени.

Получи, господин художник, мировое признание. Только в изыскания не лезь! Можешь даже какое-нибудь политическое заявление сделать.

И он сделал, потому что того требовал момент.

Совместно с писателем Леонидом Андреевым, родоначальником русского экспрессионизма, организовывает кампанию против большевиков, захвативших власть в России. Ну, как организовывает? Так, не очень организованно. Входит в руководство Скандинавского Общества помощи Российскому воину, которое финансирует войска генерала Н. Н. Юденича, после вступает в эмигрантскую организацию «Русско-Британское 1917 года Братство».

В Финляндии Рерих работает над повестью «Пламя», пьесой «Милосердие», сочиняет основную часть будущего поэтического сборника «Цветы Мории», пишет статьи и очерки, создает серию картин, посвященную Карелии. В общем, мутит что-то Рерих.

Человек Бокия от него узнает много самого неожиданного, никак это дело не воспринимает, а передает товарищу Глебу все с точностью до интонации. Ну, а тот делает вывод: поход в Карелию — отвод глаз. Несколько приблудившихся к AVA немцев намерены инспектировать берег Ладоги в районе заливчика Андрусово, а также Свирский монастырь, что на Свирском озере, что на реке Свирь. Финны на все это прикрывают глаза. Вероятно, за деньги глаза прикрыть легче.

Тойво отчего-то совсем не удивился, когда его вызвал к себе Рахья. И еще больше не удивился, когда в кабинете начальника курсов оказался Бокий.

— Ничего так себе выглядишь, — сказал чекист и протянул руку для приветствия. — Для коматозника — так совсем бодрячком.

— Дело прошлое, — пожал плечами Антикайнен, ни секунду ни промедлив, ответил на рукопожатие. — Да и некогда болезнями страдать, душевными и физическими.

— К делу? — спросил Глеб.

— К делу, — согласился Тойво.

Товарищ Рахья откашлялся и вышел из кабинета. Его эти дела совершенно не касались.

Беседа Антикайнена и Бокия продолжалась всего минут пятнадцать. Тойво не был человеком Глеба, но нынешний контакт вполне отражал его настроение: можно вписаться. Точнее — нужно вписаться. Главное — помни, деточка, несколько слов.