В окуляр с десятикратным увеличением Зубов разглядел мастерски сделанное каменное кольцо не меньше метра толщиной. Моджахеды умели строить такие гнезда, в которых без цемента груда камней превращалась в монолит. Видя эти сооружения, разведчики каждый раз удивлялись, не находя меж камнями ни одной щели хотя бы в мизинец толщиной. «Ну что ж, – принял решение ротный, – остается управляемая ракета». Он с особым почтением относился к ПТУРСу, сам, как правило, садился за пульт и еще ни разу не промахнулся. Прижавшись к окуляру, Зубов видел все: и как алая комета, послушная малейшему движению рукояти, неслась к цели, и как там, в «оборонке», этом каменном гнезде, при виде огненного дракона заметались моджахеды в предсмертном ужасе, как их, убегающих, снова отдергивало что-то к пулемету. «Прикованные к оружию смертники», – спокойно констатировал Зубов и едва заметным поворотом рукояти вправо «положил» свое оружие точно под стенку «оборонки».

После взрыва наступила тишина. И в наушниках, и без шлемофона. Вытерев пот со лба и прижав к горлу ларингофоны, Зубов отдал приказ прекратить огонь, хотя и так уже никто не стрелял. Тяжело опираясь на выступы внутри башни, он вылез наружу и присел у опорного катка машины с теневой стороны.

– Ну и здорово же вы их! – восхищенно прокричал откуда-то взявшийся Ержан.

– Да ну их! – устало отреагировал Зубов. – Водичка есть, джигит? Дай-ка глотнуть. Пустыня в горле. – И жадно припал к фляжке, успевая спрашивать между глотками: – Раненые есть? Колонна в Асадабад дошла?..

Допив воду и выслушав подошедших вслед за Ержаном Вареника и Губина, что колонна, которую они сопровождали, уже на месте, что люди все целы, что из потерь только разбитый пулеметом триплекс на 675-й, Зубов вместе с утолением жажды почувствовал неизъяснимую ребячливость, неудержимое озорство. Бросил фляжку вверх и, когда Ержан протянул за ней руку, подсек его одной ногой, другой двинул Губина так, что тот отлетел метра на три, а руками обхватил Вареника и, повалив, катался с ним по земле, сквозь хохот повторяя его украинский выговор: «Трыплекс зломалы, хадюки!» Столько было хозяйской жалости в Гришиной интонации. Никто бы о нем и не вспомнил, если бы были другие потери… Удержаться от смеха невозможно. У командирской машины разведчики устроили кучу-малу, заражаясь тем же молодым озорством, радостью живых здоровых людей, которых сегодня миновала участь, постигшая триплекс.

У потехи свой час. Какое-то кем-то отмеренное время можно кричать, хохотать, волтузить друг друга. И вдруг кончается оно, это божественное время озорства. Все, как по команде, вскакивают и смущенно отряхиваются.

– Ну вот и все! – обвел взглядом своих разведчиков офицер. – Собирайтесь обратно.

– Есть! – дружно ответили ротному солдаты, снова возвращаясь в уставную воинскую серьезность. Взводные Ержан, Губин и Вареник, проверив людей и оружие, по очереди доложили командиру о готовности.

– За мной в колонну марш! – скомандовал в ларингофоны Зубов, и машины с десантом на броне, лязгая гусеницами и поднимая хвосты густой афганской пыли, двинулись «домой», к Джелалабаду.