Уже вечерело, а смех и пение раздавались со всех сторон. Яков Алексеевич отдыхал с дороги в тенистом саду и с долей удивления наблюдал за своими детьми. Дачное раздолье сделало их раскованными и совсем иными. В Москве за постоянными делами и заботами он как-то и не заметил, как быстро повзрослел его «клуб отпетых». Старшие – Стеша, Фруза и Володя с Николаем – уже совсем взрослые, скоро получат профессии в своих институтах да гимназиях, все помощь будет. А там средним – Вере, Александру и Софье – поступать куда-то надо, пора бы уже определяться. Что-то их всех ждет? В газетах все про войну галдят, так и правда недолго беду накликать. Вон австрияка наследного на днях убили, шумиха-то поднялась!..

Его раздумья прервали последыши – по тропинке к отцу бежали пятилетняя Леля и Ледя, как звали в семье Леонида, хоть и младше на два года, а по шустрости да ловкости не уступал сестре. Подбежали к отцу, уткнулись в колени и в ожидании подняли свои смуглые мордашки. Яков достал обоим по фигурному леденцу – то-то радости было! Гладит их по головкам разомлевший под солнышком, подобревший с годами отец, и будто не был он никогда грозным да строгим, не усмирял любой детский гвалт одним лишь взглядом.

Любил он младшеньких больше всех. Да и то сказать, они да старшие братья – Володя с Сашей – все в его породу пошли, климовская стать: стройные, черноволосые, кареглазые. И характер дедов своих унаследовали: устремленность да решительность Богом данную. Какой-то внутренний стержень в них с детства чувствовался, а Володя – тот совсем уж особенный, будто знает что, от многих сокрытое. Остальные же дети – те в Прасковью: круглолицые, светловолосые и голубоглазые, мягкость и покорность в них устиновская продолжилась.

А из окна Володиной комнаты вновь и вновь раздавалось пение, с характерной для него основательностью сын упорно репетировал свою арию перед завтрашним спектаклем, с чувством выводя: «Что день грядущий нам готовит?..»

Семья Климовых была далека от политики. Сам Яков Алексеевич считал, что жить надо просто и правильно, по-христиански. А что до всяких там революций и войн – так это все от безделья, если б каждый занимался своим делом основательно, будь то половой, дворник или важный чиновник, – не оставалось бы времени на дурные дела и мысли. Тому и детей своих Яков Климов учил. Но взрослели его отпрыски, уходили в большую жизнь – и там сталкивались с иными законами, с иной человеческой философией.

…Воздух Европы постепенно накалялся. Ощущение неминуемого взрыва витало повсюду. Как и прежде, студенты Императорского училища каждый день начинали с обсуждения последних газетных новостей: российских и мировых. И если раньше в центре внимания оказывалась повседневная жизнь – повальное увлечение танго, похищение из Лувра картины да Винчи «Мона Лиза», рождение киностудии в Голливуде, трагедия британского лайнера «Титаник», то теперь даже самые аполитичные рассуждали о будущем Европы, государственной политике и ее приоритетах. Все живо интересовались происходящим, были в курсе основных событий, и потому июньское убийство эрцгерцога Австро-Венгрии Фердинанда с супругой в Сараево потрясло больше, чем трагическая кончина собственного премьер-министра Столыпина в сентябре одиннадцатого года.