Поймать душу этой пациентки было гораздо проще – мать никогда не оставит своих детей. Даже за крылья, выросшие за спиной. И за свободу. Полетала, конечно, сопротивлялась, но в конце концов сдалась. Отправилась в свое тело.

Олег прекрасно понимал – все эти полеты, крылья, весь этот виртуальный мир – не что иное, как результат работы его собственного мозга, переводящего потоки информации в приемлемую для понимания форму. Он знал, что нет никаких крыльев, нет полетов, а есть некое информационное поле, содержащее запись о личности его владельца, и это поле в определенный момент отделяется от носителя и отправляется неизвестно куда. В хранилище информационных полей, или «душ», как их называют обычные люди. На тот свет, в общем. И, само собой, каждой душе очень хочется освободиться от своего узилища в человеческом теле и отправиться в свободный полет. Как душе той же Марго, никак не желавшей возвращаться назад. Почему не желавшей? Да понятно – почему. В теле больно, в теле плохо, душат страшные воспоминания о насилии, крови, убийствах. А душа не страдает. Душе хорошо! Летай себе да летай…

С их матерью другое дело – ее душа привязана к телу крепкими канатами долга. Ни одна нормальная мать не бросит своих детей и не отправится порхать, забыв о материнском долге. Всякие матери бывают, конечно, но потому и сказано: нормальная мать.

Но полетать ей хочется, и возвращаться для того, чтобы ощутить разрывающую внутренности боль, чтобы медленно угаснуть в невыносимых страданиях, только ради того, чтобы подольше побыть с дочерьми, – это очень трудно. Очень.

Но она все-таки вернулась.

Душу возвращают прежде, чем лекарь начнет процесс лечения – иначе она может отлететь от тела слишком далеко, и вернуть ее уже не получится. Вылечится тело и останется лежать без души бесчувственным бревном, пуская слюни и делая под себя.

Повреждения тела матери Марго были гораздо более серьезными, и процесс отмирания воспаленной плоти зашел гораздо дальше. Как тут же определил Олег – жить женщине оставалось не больше пары дней. А может, и меньше.

Во-первых, она потеряла огромное количество крови, практически уже за гранью того уровня, который может поддерживать жизнь тела.

Во-вторых, воспаление уже перешло в гангрену – а после этого только тяжелые, выматывающие операции с удалением части кишечника, чистками и всевозможными мучительными процедурами, после которых, в конце концов, женщина перестала бы быть полноценной женщиной, а еще – длительное время не смогла бы самостоятельно не только помочиться…

Лечение заняло больше часа, и Олег, когда закончил, вымотался до такой степени, что его буквально шатало. Он даже не смог вымыться сам, и мыли его Марго со служанкой-рабыней, которую Олег недавно пообещал отпустить на волю. Сам Олег почти и не понимал, что с ним делают. Он сидел в деревянном корыте, которое принесли в каюту, и тихо сопел, повесив на грудь голову, внезапно сделавшуюся будто свинцовой.

Больную помыли чуть раньше, пока Олег валялся в отключке, накрытый перепачканным одеялом, и уже не видел, что с нею сталось. Уложили лекаря в кровать, что стояла в этой же каюте. Натянули на него одежду, сопя и тихо ругаясь сквозь зубы (пришлось звать еще нескольких женщин-рабынь), все-таки крепкий мужик, тяжелый, накрыли одеялом и не беспокоили около трех часов. Но не больше того.