— Кейлин! — воскликнула ее мать. — Ты представила Квинта и Антонию друг другу? Ты раньше никогда пе говорила мне об этом. Я удивлялась, как они встретились в тот день.

— Разве я не упоминала об этом, мама? Наверное, это вылетело у меня из головы, просто я решила, что это не важно, — ответила Кейлин. — Да, я познакомила их. Это было на либералии, когда мои братья стали мужчинами.

— Ты коварна, как друид! — воскликнула мать.

— Бабушка сказала то же самое, — ужаснулась Кейлин.

— Действительно, — согласилась Бренна. — Из трех твоих детей она больше всех похожа на девушку из кельтского племени добунни. Берикос одобрил бы ее.

— Мама, — спросила Кейлин, — почему Берикос был против твоего брака с отцом? — Она никогда не думала об отце матери как о деде. Его имя редко упоминалось в их доме, и она ни разу не видела его. Для Кейлин он оставался загадкой, как, вероятно, и она для него.

— Мой отец — очень гордый человек, — объяснила Каина. — Может быть, слишком гордый. Добунни входили в состав могущественного кельтского племени катувеллони. Сын их великого правителя Коммиуса по имени Тинкоммиус привел группу соплеменников в эти края много веков назад. Они стали называться добунни. Твой дед — потомок Тинкоммиуса. Он очень гордится своим родом и еще тем, что до меня никто и никогда не заключал браков с римлянами. Он всегда ненавидел римлян, хотя с нами делить ему было нечего.

Когда я увидела твоего отца и влюбилась в него, Берикос страшно разгневался. Он уже выбрал для меня мужа, человека по имени Карвилиус. Но мне не нужен был Карвилиус. Мне хотелось соединиться с твоим отцом, поэтому Берикос отказался от меня. Я возненавидела его. Я возненавидела добунни.

— Он дурак и всегда был таким, — проворчала Бренна. — Когда ему сообщили о рождении близнецов, на его лице на мгновение появилась улыбка, а потом он помрачнел и сказал:

«У меня нет дочери». Другие его жены. Сира, Брайна и эта маленькая глупая Маеве, всегда так хвастались своими внуками, а мой единственный ребенок был изгнан, и мне нельзя было слова сказать. Действительно, что я могла сказать? Я не могла даже повидать мальчиков.

— Но, — спросила Кейлин Бренну, — если Берикос имел еще трех жен и других детей, почему он так разозлился на маму за то, что она последовала зову своего сердца? Разве он не желал ей счастья?

— У Берикоса было десять сыновей от других жен, но мой ребенок — его единственная дочь. Каина была любимицей своего отца, вот почему он позволил ей уйти и вот почему никогда не мог простить то, что она отвернулась от родных очагов, — печально пояснила Бренна и продолжила:

— Однако когда ты родилась, я сказала Берикосу, что, если он не может простить римско-британского брака твоей матери, я должна покинуть племя, чтобы жить с моей дочерью. У него есть другие внуки, а у меня — только дети твоей матери. Несправедливо лишать меня дочери и права качать на коленях своих внуков. Это случилось четырнадцать лет назад. Я никогда не жалела о своем решении. Я гораздо счастливее с моей дочерью и ее семьей, чем с Берикосом и его убийственной гордостью.