Она кивнула. Только бы он перестал говорить.
– Пожалуйста, – сказала она.
Он умолк.
– Теперь вам надо уйти, – сказала она.
– Да…
Она лежала под одеялом, точно раздавленная. Мужчина направился к двери. Она проводила его взглядом. Вот последний человек, которого она видит. Она лежала совсем тихо, ощущая какой-то необычный, глубокий покой… Ничто больше не касалось ее.
Мужчина замешкался в дверях. Потом обернулся.
– Скажи мне вот что… – сказал он. – Ты… ты пошла на это… из жалости… или…
Она смотрела на него. Последний человек. Последний кусочек жизни.
– Нет… – с большим напряжением вымолвила она.
– Не из жалости?
– Нет.
Он застыл в каком-то бездыханном ожидании.
– Что?.. – спросил он так тихо, будто боялся сорваться в пропасть.
Она все еще смотрела на него, ощущая глубокий покой. Последняя капелька жизни.
– Из любви… – сказала она.
Мужчина, стоявший в дверях, молчал. Он производил впечатление человека, ожидавшего сокрушительного удара дубинкой и внезапно очутившегося в объятиях. Он стоял неподвижно, но будто бы вырастал на глазах.
– Господи! – проговорил он.
Вдруг она испугалась, что он вернется.
– Теперь ты должен уйти, – сказала она. – Я очень устала…
– Да…
Последних его слов она не слышала. Она окончательно выдохлась и закрыла глаза. Потом перед нею снова возникла дверь, гладкая и пустая. Барбара осталась одна и забыла про него.
Некоторое время она лежала не шевелясь. Смотрела на свое лицо в зеркале и улыбалась ему – утомленно и нежно. Теперь голова ее полностью прояснилась. Барбара Кляйн, подумала она. Актриса. И все это в первый день Нового года… Актриса… Но разве один день не похож на другой? Она увидела свои часы на ночном столике. Утром она их завела. Часики будут тикать еще целую неделю. Рядом лежало письмо. Страшное письмо, в котором была смерть.
Выдвинув ящик, она достала из него маленькую опасную бритву. Она зажала ее между большим и указательным пальцами и натянула одеяло на голову. Было не очень больно. Правда, утром хозяйка будет ругаться. Но у нее нет ничего другого. Нет веронала. Она зарылась лицом в подушку. Стало темнее. Потом все пришло снова. Очень издалека. Радиопередача из Тулузы. Все ближе и ближе. Какой-то невнятный рокот. Какая-то воронка, в которую соскальзываешь… Быстрее, быстрее… И потом ветер…
Марилл вошел в столовую.
– Тебя там кто-то спрашивает, Штайнер.
– Кого спрашивают – Штайнера или Губера?
– Штайнера.
– А ты не спросил, что ему нужно?
– Конечно, спросил. Из осторожности. У него для тебя письмо из Берлина.
Штайнер резко отодвинул свой стул.
– Где он?
– Напротив, у румынского павильона.
– Не шпик?
– Непохоже.
Они пошли вместе. Под голым деревом стоял человек лет пятидесяти.
– Вы Штайнер? – спросил он.
– Нет, – ответил Штайнер. – Почему вы решили?
Человек бегло оглядел его.
– Я принес вам письмо. От вашей жены. – Он достал из бумажника конверт и показал его Штайнеру. – Почерк вам, вероятно, знаком.
Штайнер чувствовал, что сохраняет внешнее спокойствие, но внутри все вдруг оборвалось, и задрожало, и полетело куда-то. Он боялся поднять руку – казалось, и она улетит.