Поверить не могла тому, что услышала.

Любовь моя…

Нет, я слышала эти слова, когда находилась в тумане, но сейчас… в реальности… это было впервые…

И хотя я знала, была уверена, и все-таки…

Внутри меня распустился нежный цветок, я зарделась, опустила ресницы, замерев в ожидании, что сейчас, уже совсем скоро я и Матеуш… Матеуш и я… мы наконец-то… Моя душа буквально пела от той романтики, которой был наполнен сегодняшний вечер, а я…

Я даже дышать боялась.

Все было так волнительно и…

И вдруг я с удивлением поняла, что нервничаю. Всерьез нервничаю и вот даже мелькнула мысль как-то выкрутиться, отложить этот момент, потому что… Ну, а вдруг ему не понравится? Все-таки следы после аварии еще были заметны. А вдруг я сама не смогу расслабиться и все испорчу, и…

А вдруг…

И вдруг я услышала хохот. А, вынырнув из тревожных размышлений, поняла, что так открыто и весело над чем-то смеется Матеуш!

— Кажется, мой детский друг смухлевал и дважды сдал домик в аренду, — Ковальских развернулся так, чтобы мне стало видно пару голубей, воркующую возле ложа.

Заметив вторжение, голуби забеспокоились и забили крыльями, и нам пришлось выйти, чтобы позволить им вылететь. Голубь-самец освобождал домик последним и с явной неохотой. А когда мы снова вернулись, я вздохнула, вздохнула еще раз и попросила Матеуша опустить меня на пол.

— И когда они успели? — посетовала, подойдя к сбитой шелковой простыне, на которой лежали перышки, указывающие либо на линьку, либо на бурно проведенное время.

Потянув простынь, откинула ее с матраса и снова вздохнула. Ну вот, теперь не так романтично. Простынь была с огромными маками, которые как бы намекали, а так… И я ведь буквально двадцать минут назад ее постелила, а потом пошла за Матеушем… эх… эх-эх…

Я еще раз вздохнула, а потом до меня дошло, что в домике нас двое, а дыхание почему-то слышно только мое. Обернулась — да нет, никуда мой мужчина не уходил, просто находился под таким впечатлением, что затаился.

Тихонько подошла к нему, встала рядом и взглянула на маленький деревянный столик, который рассматривал Матеуш. Да, полюбоваться было на что: пузатый, начищенный самовар, деловито показывающий наше отражение; большие чашки для травяного чая с рисунками из мультика про Карлсона. Но, думаю, Кавальских завис на другом — рядом с самоваром и чашками стояли пять полулитровых банок с вареньем, разных сортов, разных цветов, но уже без крышек и с огромными ложками внутри, которые приглашали отведать.

— Все так, как ты любишь? — усмехнулась, припоминая его слова.

Когда-то он говорил, что единственное, чему его научил сказочный персонаж — это есть варенье не из вазочки, а прямо из банки.

— Почти, — Матеуш подошел к варенью, зачерпнул ложкой вишневое, закинул в рот и прикрыл глаза в удовольствии.

Он так искренне наслаждался, что я не удержалась и хвастливо заметила:

— Рада, что ты не расстроился, что как мой непосредственный руководитель, не был в курсе всего.

Он оставил ложку в покое, обернулся, в одно мгновенье преодолел пару шагов, что нас разделяли, и подхватил меня. Но не на руки, как в прошлый раз, а вынуждая обхватить себя ногами.