— Бокс! — крикнул рефери и отскочил.

На мгновение боксеры замерли, затем в перехлесте ударов замелькали перчатки, раздался глухой стук, потом стон. Никто не мог понять, что произошло. Боксеры стояли вплотную, соприкасаясь перчатками и головами, потом Зигмунд опустил руки, сделал шаг назад, повернулся и пошел в угол. Бартен медленно опустился на колени, уперся об пол руками и с хриплым выдохом упал лицом вниз.

— Браво! — крикнул Петер.

Зигмунд пришел в свой угол, протянул руки. Сажин развязал ему перчатки и заглянул в лицо, но в голубых глазах снова появились шторки, боксер пожал тренеру руку.

— Спасибо, Михаил Петрович.

Он подошел к судье, который ждал, пока утихнет зал, чтобы объявить победителя.

Петер стоял в окружении любителей бокса.

— Дин Бартен надолго запомнит удар русского, — сказал кто-то.

— Бартен? — Петер злорадно усмехнулся. — Такого боксера больше нет. Покойник! — Он махнул рукой и заковылял к выходу.

Публика медленно расходилась. Мальчишки размахивали руками и принимали воинственные позы. Мужчины шествовали, гордо подняв головы и выпятив грудь, подавали своим спутницам пальто с таким видом, словно это они только что одержали блестящую победу.

Вытирая полотенцем лицо и глядя под ноги, быстро прошел через фойе Сажин.

Римас посмотрел на газету с фотографией Фишбаха, которую ему протянул Лемке, поднял воротник плаща и сказал:

— Тебе не кажется, что нам кто-то мешает? Кто-то ввязывается в нашу игру?

— Почему ты решил? — быстро спросил Лемке, посмотрел на отвернувшегося товарища и решительно сказал: — Нет. Это пустяки.

— Ты понял? — Роберт уперся указательным пальцем в грудь Шурику и грозно шевельнул усами. — Ты понял, кто такой Зигмунд Калныньш? — Он отвернулся, расслабил узел галстука, вздохнул и совсем другим голосом продолжал: — Это не Кудашвили и даже не Александр Бодрашев. Через двадцать лет, малыш, ты будешь рассказывать пионерам, что был в одной команде с Калныньшем, — он оперся подбородком на ладонь и посмотрел на пустой ринг, — тебе, конечно, никто не поверит. Он станет легендой.

— И все-таки он пижон, — упрямо сказал Шурик и встал. — Пойдем, все ушли.

— Зигмунд еще моется, — Роберт устало поднялся. — Ты хотел мне рассказать, где шлялся вчера ночью.

— Я? Ночью?

— Ты. Ночью.

— Понимаешь, Роберт, получилось так, — Шурик взял Роберта под руку и повел к выходу. — Иду я, значит, по Вене. Иду, как иностранец…

— Черт побери! — Хайнц смял программку, бросил под ноги. — Шеф уверял, что русский не имеет шансов.

— Однорукий, видно, неплохой парень, — задумчиво сказал Вольф и посмотрел на ринг. — Интересно, где он получил ранение?

— Мне бы твои заботы, — Хайнц подтолкнул брата к выходу, — скажи лучше, что я доложу отцу? Я проиграл тысячу монет.

Римас остановил «Ситроен» у маленького кафе.

— Минуту, Вальтер, я куплю сигареты. — Он зашел в кафе, молча положил на стойку монету и показал на пачку сигарет, другой рукой снял телефонную трубку висевшего на стене автомата и набрал номер. Абонент не ответил. Римас взял сигареты и вышел на улицу. Через минуту «Ситроен» вновь катился по улицам шумного города.