Государства-нации продолжают оставаться основными звеньями мировой системы. Хотя упадок великодержавного национализма и угасание идеологического компонента снизили эмоциональное содержание глобальной политики, в то время как ядерное оружие привнесло серьезные сдерживающие моменты в плане использования силы, конкуренция, основанная на владении территорией, все еще доминирует в международных отношениях, даже если ее формы в настоящее время и имеют тенденцию к приобретению более цивилизованного вида. В этой конкуренции географическое положение все еще остается отправной точкой для определения внешнеполитических приоритетов государства-нации, а размеры национальной территории по-прежнему сохраняют за собой значение важнейшего критерия статуса и силы.

Однако для большинства государств-наций вопрос территориальных владений позднее стал терять свою значимость. В той мере, в какой территориальные споры остаются важным моментом в формировании внешней политики некоторых государств, они скорее являются не стремлением к укреплению национального статуса путем увеличения территорий, а вопросом обиды в связи с отказом в самоопределении этническим братьям, которые, как они утверждают, лишены права присоединиться к «родине-матери», или проблемой недовольства в связи с так называемым дурным обращением соседа с этническими меньшинствами.

Правящие национальные элиты все ближе подходят к признанию того, что не территориальный, а другие факторы представляются более принципиальными в определении национального статуса государства или степени международного влияния этого государства. Экономическая доблесть и ее воплощение в технологических инновациях также могут быть ключевым критерием силы. Первейшим примером тому служит Япония. Тем не менее все еще существует тенденция, при которой географическое положение определяет непосредственные приоритеты государства: чем больше его военная, экономическая и политическая мощь, тем больше радиус, помимо непосредственных его соседей, жизненных геополитических интересов, влияния и вовлеченности этого государства.

До недавнего времени ведущие аналитики в области геополитики дебатировали о том, имеет ли власть на суше большее значение, чем мощь на море, и какой конкретно регион Евразии представляет собой жизненно важное значение в плане контроля над всем континентом. Харольд МакКиндер, один из наиболее выдающихся геополитиков, в начале этого века стал инициатором дискуссии, после которой появилась его концепция евразийской «опорной территории» (которая, как утверждалось, должна была включать всю Сибирь и большую часть Средней Азии), а позднее — концепция «сердца» Центральной и Восточной Европы как жизненно важного плацдарма для обретения доминирования над континентом. Он популяризировал свою концепцию «сердцевины земли» знаменитым афоризмом:

Некоторые ведущие германские политические географы прибегли к геополитике, чтобы обосновать «Drang nach Osten» (стремление на Восток) своей страны, в частности адаптацию концепции МакКиндера Карлом Хаусхофером применительно к германским стратегическим потребностям. Более вульгаризированный отголосок этой концепции можно уловить в подчеркивании Адольфом Гитлером потребности немецкого народа в «Lebensraum» (жизненном пространстве). Некоторые европейские мыслители первой половины этого века предвидели сдвиг геополитического баланса в восточном направлении, при этом регион Тихого океана, в частности Америка и Япония, должен был превратиться в преемника Европы, вступившей в пору упадка. Чтобы предупредить подобный сдвиг, французский политический географ Поль Деманжон, как и прочие французские геополитики, еще перед второй мировой войной выступал за более тесное единство европейских государств.