– Что задумал?

– Сейчас САУ займутся тремя капонирами: 4-м, 11-м и 12-м. Требуется, чтобы немцы выскочили на позиции, и потом их накрыть. В общем, нужен корректировщик дивизиона.

– Клыков не докладывал, что закрепился! – послышался фальцет Мерецкова.

– Запросите. Его части ворвались в УР. Больше мы ничего не видели, отошли на исходные.

– Почему?

– Разведданные важнее, и мои машины требуются сейчас здесь.

– А почему сразу здесь не остались?

– Клыков бы не прорвался, и вместо тех трех Т-60 горели бы мои машины. Где корректировщик «катюш»?

– Я здесь!

– За мной! Разрешите идти!

– Давай, Максим, быстрее! Заткни эти три капонира!

Я расчертил схему огня немецких артиллерийских дотов, постучал по броне «238-й», вызвал командира.

– Смотри сюда! Идешь, прикрываясь подбитым танком от «четверки», соствариваешь второй танк и вон ту сосну: стоп! Доворачиваешь и бьешь из-за танка по четверке, пока не попадешь, затем таким же макаром блокируешь огонь 11-го. Вот здесь стоп и огонь. Двенадцатый не трогай! Его уже в атаке будем делать. По следам возвращаешься обратно. Все понял? И быть на связи! Ситуация может измениться, поэтому быть готовым к отходу по команде. Вопросы есть?

Командир помотал головой. Ему было страшно. Одна машина и куча вражеских стволов. Малейшая оплошность – и будешь коптить небо.

– По машинам! Не дрейфь! Прикрываем!

– Есть!

Вместе с ним я прошел в створ танка и капонира 4, он довернулся и застыл на опушке леса.

– Механик ориентиры видит?

– Видит!

– К бою, вперед!

Самоходка двинулась вперед, а я уставился на немецкие траншеи. Немцев в траншеях не было. УР молчал, наблюдая за одинокой машиной. Немцы не ощущали опасности. Рявкнула 75-миллиметровка, снег вздыбился в стороне от «238-й». Мимо! Еще выстрел! Попали в горящий танк.

Дибью! – звонко рявкнула «Дэшка».

Дибью! – и раздался продолжительный разрыв, вспучивший капонир изнутри.

В траншеях стали появляться немцы. САУ довернула и пошла в сектор 11-го дота, затявкали 37-мм противотанковые пушки немцев.

– Огонь! – прокричал я корректировщику. Восемь «катюш» выбросили длинные дымные следы, и на позициях немцев загрохотали ярко-красные взрывы.

Дибью! дибью! дибью!

Капонир осел, и заговорила наша артиллерия, прикрывая отход САУ и производя артподготовку перед атакой; «238-й» пятился, я запросил его.

– «238-й» на связи!

– Развернись и уходи, ты вне зоны обстрела.

– Корму подставлять не буду!

– Хорошо, доверни вправо, на восток. Зажми правый фрикцион. Стоп, прямо! Прибавляй!

Через три минуты из САУ выбрался весь экипаж и кинулся осматривать ее.

– Как по нам били! Все просто гудело!

– Во! Пальцы менять надо! Три штуки! Как только гусеницу не порвали! Чудом ушли! – прокричали они из-за продолжающейся артподготовки.

– Тащи стяжку и инструменты!

Ребята занялись ремонтом левой гусеницы, а остальные машины пошли в атаку. Несмотря на потери, немцы упорно сопротивлялись, заливались пулеметы, тявкали противотанковые пушки. Мы прикрыли наши «студеры» броней и ударили из крупнокалиберных браунингов по позициям немцев, поверх голов наступающей пехоты. Бой кончился полнейшей неожиданностью: с правого фланга появились лыжники, и послышалось нарастающее «ура»: лыжные батальоны 59-й армии ворвались в УР, так как немцы сняли из-за потерь оттуда пехоту. Участия 59-й армии сценарием не предусматривалось, но тот самый «противный» корпусной комиссар Диброва оказался совсем не робкого десятка! Он возглавил марш-бросок шести лыжных батальонов армии и сам повел их в атаку с ходу.