До боли знакомая 2-я хирургия Первого ВМОЛГ, проспект Газа, д. 2. Я здесь уже лежал дважды, но в другом времени. Почти ничего не изменилось, только проводку наружную убрали и вместо пластмассовых коробок «Каштана» сейчас висят круглые громкоговорители с метрономом. Когда идет обстрел района, метроном начинает стучать чаще. Немцы стреляют по порту довольно часто. Кормят паршиво: манная каша, слегка подкрашенная консервированным молоком, рыбные котлеты с мерзлой картошкой. Мне не повезло, врачи в медсанбате не смогли извлечь осколок из голени, поэтому отправили меня сюда. В палате двенадцать человек, хорошо, что нет никого с ожогами и у всех легкие ранения. В соседней палате стоит такой стон, что у нас слышно. Здесь осколок удалили, но пока я «лежачий» из-за ноги. Вторая дырка сквозная в плечо, чуть в стороне от сердца. Там все в порядке, жизненно важные органы не задеты. К ноге стала возвращаться чувствительность, начал шевелить пальцами. Валяться скучно. Но еще недельку придется потерпеть, пока швы не снимут. У меня сегодня были гости из Янино, кто-то из наших, видимо, поддерживает связь с кем-то там. Приехали председатель колхоза Краев, счетовод Люба, у которой я жил в конце ноября, и еще какая-то женщина, я ее не помню – ни как зовут, ни кто такая. Они привезли продукты в госпиталь, и мне прихватили немного. Валентин Иванович втихаря сунул свой противный самогон, а Люба со второй женщиной оставили два больших кулька с пирожками с картошкой и с творогом. Все, взяли надо мной шефство. Что ни говори, в моем положении это приятно. Люба посетовала, что часто приезжать не сможет, но постарается забрать к себе на поправку, как переведут в выздоравливающие. Что-то не нравится мне такая забота! Но я промолчал, полагая, что война сама все расставит по местам. За внимание и заботу, конечно, поблагодарил. Свидания с ранеными здесь короткие, поэтому через пять-семь минут гостей вывели из комнаты медсестры. Разделили между теми, кому можно, пирожки, а молоко у нас отобрали кипятиться. Пускай сами теперь пьют эту гадость! Терпеть не могу кипяченое! Поэтому заставили всей палатой выпить мой стакан санитарку Фросю. Пайки в Ленинграде, хоть и нет блокады, совсем маленькие. Ну, а вечером, под большим секретом (полишинеля), распили председательский самогон, уже после отбоя. На десять человек получилось совсем по чуть-чуть. Двоим дали только понюхать, им совсем пока нельзя из-за ранений в живот. Через шесть дней сняли швы, я добрался до телефона и дозвонился Евстигнееву, попросил забрать меня отсюда, ибо от тоски сдохну. Через два дня меня выписали на долечивание при медсанчасти разведотдела. И я вернулся в роту.

Официальное положение «выздоравливающий» имело свои плюсы: впервые появилось немного времени только для себя. Ротой фактически командовали майор Карпов, начальник оперативного отдела разведуправления фронта, и лейтенант Любимов, окончивший разведшколу в прошлом году, один из трех, оставшихся в живых и в строю, членов моей первой группы. Еще пятеро живы, но в роту не вернулись: либо еще в госпиталях, либо попали в другие части после них. Живем в Родочах, километрах в двадцати от линии фронта. Маленькая деревушка в одну улицу, базируемся в церкви, переделанной под клуб. В леса и в деревни вокруг начали прибывать стрелковые части 2-й ударной, бывшей 26-й, армии Соколова в составе одной стрелковой дивизии, восьми стрелковых бригад, семи лыжных батальонов, двух артиллерийских полков и двух отдельных танковых батальонов.