— И маньяк, и влюбленный, и… куда я ему только не плюнул! — усмехнулся я, радуясь, что все снова вроде как налаживается и противное неприятное чувство, мешающее спокойно глотать, рассосалось.

Беспокоили только воспоминания, которыми Светлый пальнул в мою мышь. Была бы у меня хоть крупица прежней магии — прощупал бы сейчас аккуратно мысли у нее в голове и успокоился. А так… Марбхфхаискорт! Сидит, молчит, фигню всякую думает… Напрягает.

— Ясненько… насчет того, куда больше нос не совать, все понятно? — спинным мозгом чувствую: сверлит меня взглядом, реакции ждет.

Ну, я же решил побыть хорошим, на словах-то уж точно, хотя отвратительно хотелось сострить что-то типа: «Не очень, завтра снова слазаю…»

Наступив на горло песне, я процедил:

— Понятно.

И тут эта чертова тарелка все-таки выскользнула у меня из рук, я успел ее поймать до того, как она шлепнулась со звоном в раковину, быстро ополоснул, а мышь, как бы невзначай, заметила:

— Суп с мылом сам есть будешь.

Я только начал поворачиваться к этой… этой… ведь стараюсь же! Ценить должна, через себя переступаю, впервые за свои шесть сотен лет посуду решил помыть, а вместо благодарности — опять унижают?! Марбхфхаискорт!

Но сказать я ей ничего не успел, потому что тарелка вновь выскользнула, и в этот раз более успешно. С грохотом она разлетелась по полу на мелкие осколки. А красивая такая была, прозрачная, зелененькая… и скользкая, как жаба, бесы ее надуй через трубочку.

Мышь вытянула ногу в смешной пушистой тапочке и пошевелила осколки. Еще полюбовалась на них, черти ее… маслом смажь, как на произведение искусства, вдумчиво так. Подняла на меня глаза.

— В первый раз посуду моешь? Ну, в принципе неплохо справляешься, — это она сейчас издевается опять, что ли?! Но мышь даже не улыбнулась, когда похвалила: — Молодец. Одна проблема… — вроде говорила совершенно серьезно, но почему-то создавалось впечатление, что она с трудом сдерживается, чтобы не засмеяться: — Денег у меня хватит или на новые тарелки, или на новые плетки. Что будем делать?

Точно — издевается. А я уж было почти поверил, что оценила и хвалит… Марбхфхаискорт!

Швырнул губку в раковину, развернулся и гордо прошествовал мимо мыши. Ненавижу!

Быстро влетел к себе, хлопнул дверью… побегал по комнате, успокоился, упал на диван. Подождал минуту — тишина. Прощения просить никто не торопится. Снова из меня сделала идиота, унизила и радуется тихо.

Выглянул в коридор. Да, по-прежнему на кухне. Нет, чтобы осколки подмести… Желудок ненавязчиво намекнул, что я собирался плотно поужинать. А делать это надо где? Правильно, марбхфхаискорт! Там же, где сидит мышь…

Похоже, посуду придется домыть, да еще и убрать за собой.

— Где у тебя то, чем осколки смести можно?

Мышь на то, что я оскорбился до глубины души, вообще не обратила внимания. Сидела спокойно, смотрела, как ни в чем не бывало, и ответила так же:

— Под раковиной совок и веник, — потом в ее голосе прозвучала легкая заинтересованность: — Слушай… А скажи-ка мне, товарищ темный, о чем ты думал, когда взламывал замок и лез в комнату, на двери которой ясно написано, что этого делать нельзя? Я не ругаюсь, и наказывать больше за это не собираюсь. Просто ответь.