— Да, киса? — проворковал Ришелье.

Он погладил Мириам, и кошка замурлыкала, впуская и выпуская коготки.

Ох, уж эти внутренние враги! Нет ничего подлее родни, особенно если речь идёт о близких его величества. Но и здесь Бог был милостив.

Сезар де Бурбон, герцог Вандомский, и его брат Александр, Великий приор Мальтийского ордена, заключены в Венсенском замке. «Его податливое высочество», герцог Анжуйский, стал по воле своего венценосного брата герцогом Орлеанским.[52]

Мари де Шеврез, герцог де Субиз и брат его всё ещё на воле? Это временно, ибо Бог с нами…

— Аминь… — прошептал Ришелье.

В службе мушкетёрской было больше чести, чем корысти. Всё, кроме разве что мушкетов, верные слуги короля покупали на свои кровные, а жалованья они получали триста ливров в год. (И это притом, что извозчик зарабатывал тридцать ливров в месяц, а пастух — двадцать восемь!)

Но отпрыски дворянских семейств, умеющие держать шпагу в руках, всё равно добивались права носить лазоревые плащи — их влёк не блеск золота, а ореол славы.

У мушкетёров не было казарм, всяк из них снимал квартиру, а то и мансарду — жилище для самых бедных. На службу они являлись часов в шесть летом или к восьми зимой.

Но раз уж сказано к десяти, то можно было и выспаться. Сухов с Быковым отправились на приём к королю, когда часы пробили девять.

Людно на улицах в это время не было, но и пустынным город не выглядел — Париж рано ложился и рано вставал.

Лувр хорошо различался с Нового моста — его Большая галерея тянулась вдоль набережной на правом берегу Сены. Галерея, связавшая королевский дворец с дворцом Тюильри, прерывалась посередине, где высилась старинная Луврская башня, оконечность тогдашней городской стены. С левого берега ей вторила Нельская башня.

— И не похож совсем на Лувр, — пробурчал Быков, вялый и раздражённый от недосыпания.

Олег пожал плечами.

— Здесь жили короли, — сказал он, — и каждый из венценосцев желал отметиться. Хозяин — барин…

Изначально Лувр был цитаделью, потом его стены и башни раскатали под Ренессанс, начали строить дворец, достраивали, перестраивали, забросили, снова взялись…

Честно говоря, Сухова мало интересовал Лувр, и даже аудиенция у Людовика волновала не слишком. Олега мучила совесть.

С того самого вечера, когда Пончик стал допытываться у Акимова, как, дескать, наука в его измождённом лице собирается возвращать четыре материальных тела в их родимое времечко, Сухов почувствовал первые угрызения.

С Шуркой всё было ясно: скучает человек по своей «семеечке», как он сам её называл, беспокоится, надеется обнять любимых, и всё такое. Ярослав… Ну с этим тоже всё понятно — Быков даже рад, что сбежал от своей возлюбленной Ингигерды.

«Инга Егоровна» быстренько взяла верх в их паре — магическая женская сила даровала ей власть над мужчинами, противиться которой было ой как нелегко. То обаянием, то обольщением Ингигерда добивалась своего, и Ярик пуще всего боялся вызвать недовольство своей суженой. Хотя, надо сказать, Инга не была той типичной капризной стервой, какими их любят изображать недалёкие режиссеры, снимающие в цвете простенькие чёрно-белые отношения.