– Но в репетиторстве как таковом, – твёрдо закончил Котик, – ничего зазорного не вижу. Кстати, вам, словеснику, должно быть известно, что образ студента-репетитора один из самых распространённых в русской литературе. Даже Ленин занимался репетиторством, – правда, бесплатно!

– Но ведь, по идее, школа сама должна справляться с успеваемостью!

– О чем вы говорите! По идее, картошку мы должны покупать в магазине, а носим с рынка. Как вам, кстати, работается? Когда от нас уйдёте?

– Вы уверены, что я уйду?

– Уверен. Школа – это вредная привычка, в которой со временем находишь удовольствие, но вы втянуться попросту не успеете, хотя ученики, я слышал, о вас неплохо отзываются. Опять-таки с литературным расследованием хорошо придумали. Подсказал кто-нибудь?

– Сам дошёл.

Борис Евсеевич поощрительно похлопал меня по руке.

– Послушайте, Андрей Михайлович, не заслуженного, но послужившего родному просвещению работника. Зачем вам менять престижную профессию на наше безнадёжное дело. Вы же видите, на какую высоту у нас учитель поставлен, Клара ведь правильно возмущалась… Иные родители считают учителей неудачниками, не нашедшими в жизни место получше, – и детям своим внушают. Когда наш Фоменко купил дачку, в роно анонимку направили: откуда у директора школы деньги на это? И правильно, простому учителю десять лет нужно котлетами питаться и отпуск на балконе проводить, чтобы позволить себе недвижимость. Мы-то с вами ещё перед классом можем поактерствовать, а родители только личным примером воспитывают. Если они долдонят «не укради», а сами с работы тащат, ребёнок таким же хапугой вырастет. Когда папаша нашего Кирибеева лупцует сынка и приговаривает: «Я тебе, сволочь, подерусь!» – понятно, что парень вырастет скуловоротом. Мы с вами наш педагогический авторитет холим, а дома дети слышат, что учителя – злобные, невежественные, коварные существа…

– А разве таких нет?

– Вы умница! Конечно есть: Гиря, например, в серпентарии должна работать, и то змеи разбегутся… Если вы, Андрей Михайлович, решите остаться в школе, буду только рад. Конечно, хороших людей больше, чем плохих, но почему-то именно хороших всегда не хватает, особенно в школе. Вам никто не говорил, что вы умеете слушать?

– Говорили! – засмеялся я.

– И ещё хочу вас предостеречь, как человек, сам пострадавший от большого и нежного сердца. Определитесь с направлением главного удара! Буриданов осел, к вашему сведению, не своей смертью умер: пока он раздумывал между двумя стогами, его попросту гнус заел. Вы меня понимаете?

– Понимаю, – отозвался я, краснея.

– Замечательно. Теперь переходим к предмету нашей встречи. С Лебедевым все ясно: он в школе работать не будет, и это я понял давно. От Кирибеева Станислав Юрьевич тоже избавится, и осуждать его за это не станем.

– Не понял? Как избавится?

– Молча. Переведёт в другую школу в обмен на такого же шалопая. В начале года мы приняли парочку экземпляров из триста восемьдесят первой. Теперь за ними должок – возьмут, как миленькие…

– Знаете, я обещал матери Кирибеева…

– Напрасно… Сразу чувствуется, что вы произрастали в эпоху повышенных обязательств. Подумайте лучше о классе! Не дай бог, ребята вообразят Кирибеева пострадавшим, – наплачетесь вы тогда с этим самым ложным товариществом. А родители?! Телефонная сеть сегодня лопнет от перезвонов! Мужайтесь, Андрей Михайлович… А лучше всего не ввязывайтесь в эту историю и, если через месяц собираетесь уходить, лучше увольняйтесь сейчас. За Фоменко не бойтесь: он перспективный товарищ, отобьётся. Я не очень путано объясняюсь?