Шергин остался в одних подштанниках, не вполне чистых.

— Ничего такого я не чувствую и не собираюсь чувствовать, господин полковник.

— Мне вас искренне жаль… Христос воскресе, ротмистр!

Он разбежался и прыгнул в самую гущу солдатских голых тел. Его приняли с восторгом, хотя и посторонились, освобождая место.

Купание в горячей воде нисколько не охладило его мысли. Васька принес подцепленный на штык кусок жареного мяса, истекающий жиром, но Шергин не притронулся к еде.

— Уморить себя решили, вашскородь? — обиженно спросил Васька.

— Поди прочь, — отмахнулся полковник. — Нет, погоди. Стой.

— Стою. Гожу.

— Сейчас же позови прапорщика Чернова.

— Чтоб он уговорил вас съесть мясо? — уточнил Васька.

— Немедленно!! — рявкнул Шергин.

Ваську сдуло как ветром.

Прапорщик Чернов, за время похода ставший на полголовы выше и еще худее, чем был, когда его выловили из уральской реки, смотрел на полковника непонимающе.

— Я видел, — ломким, неустановившимся голосом говорил он. — Своими глазами.

— Ты видел, как убили всех троих? — медленно чеканя слова, спросил Шергин.

Миша Чернов моргнул и ответил не очень уверенно:

— Да.

— Вспоминай!

Прапорщик почесался, потянул носом, снова моргнул и уставился на Шергина почти испуганно.

— Ну?

— Марью Львовну помню… штыком. Ваньку малого… по голове.

— Как убили Сашу, ты видел? — Шергин от напряжения привстал с камня, на котором сидел.

— Нет, — выдохнул Чернов. — Не видел. Я только подумал…

Шергин снова утвердился на камне, перевел дух.

— Он жив.

— А? — раскрыл рот прапорщик.

— Мой сын жив. Они не нашли его.

Миша Чернов был потрясен.

— Я… я…

— Молчи, — велел Шергин, — и слушай внимательно. Через какое-то время мы уйдем отсюда вниз. Я хочу, чтобы ты запомнил все, что здесь. Оглянись.

Прапорщик послушно повертел головой.

— Я хочу, чтобы все это осталось в тебе — гора, озеро, эта трава, эта Пасха, купание солдат. Чтобы ты сохранил в себе эту высоту. Ты меня понимаешь?

Чернов ответил энергичным кивком, хотя изумленное выражение его свидетельствовало, что понимает он мало.

— Ты обязательно останешься жив, — продолжал Шергин с нажимом, словно приказывал остаться в живых, — и уйдешь за границу…

Прапорщик снова не сумел совладать с мышцами лица, поддерживающими на месте челюсть.

— Я?.. Я не уйду… Никуда я не пойду из России.

— Пойдешь. Отыщешь себе пристанище за границей. Будешь жить и хранить Россию там. А потомки твои пусть возвращаются, когда будет можно.

Миша мотал головой, сначала медленно, потом быстрее.

— Нет.

— Да! Посмотри туда.

Шергин показал рукой наверх, на покрытый ледником гребень горы, неровным и расщепленным кольцом окружающий долину.

— Туда мы не пойдем, — опять с нажимом сказал он.

Чернов, поглядев на отвесные, заледенелые стены, снова перестал что-либо понимать.

— А зачем… — выдавил он.

— Вот и я говорю — незачем нам туда лезть. Не по Сеньке шапка. Мы свою высоту взяли. Большего нам не дано. Остальное пускай берут наши потомки, если сумеют. Если им будет дано. А наша задача — сохранить для них это.

Он обвел жестом маленькое горное каре с озером и цветущей прибрежной полосой, с отдыхающими солдатами.