А в Йорке-то уже останавливались? Если да, он не заметил. Задремывал, кажется.
И тут он подумал о Луизе. Они толком не общались, иногда она слала ему SMS — по пьяни, должно быть. Между ними никогда ничего не было, — во всяком случае, ничего не было сказано вслух. Их отношения в Эдинбурге два года назад можно было назвать профессиональными, если не вчитываться в словарь и листать очень быстро. Они никогда не целовались, никогда не касались друг друга, хотя Джексон почти не сомневался, что она об этом думала. Уж он-то думал. Да еще как.
А пару месяцев назад она объявила, что выходит замуж, — поворот невероятный (прямо скажем, абсурдный), Джексон заподозрил, что она шутит. Когда-то он думал, будто ему найдется место в ее будущем, а тут раз — и он вышвырнут в ее прошлое. Они не встретились, миновали друг друга в ночи, устремились в разные гавани. Та, что спаслась. Жаль. Он желал ей всего наилучшего. Ну как бы.
Какая ирония — Джулия и Луиза, женщины, с которыми в последние годы он был близок, обе внезапно выскочили замуж, и обе — не за него.
Они промчались мимо станции, Джексон попытался разобрать название и не успел.
— Где мы? — спросил он женщину в красном.
— Не разглядела, простите. — Она выудила из сумочки зеркальце, повозила помадой, растянув губы, затем оскалилась, проверяя, нет ли пятен на зубах.
Джексонов костюмированный сосед на миг напрягся и прекратил стучать по клавиатуре, слепо уставился в экран, не смея взглянуть на женщину, но не в силах не глядеть. В недрах костюма кратко вспыхнул и замерцал некий животный инстинкт, однако, видимо, выгорел тотчас: костюм слегка ссутулился и продолжил печатать.
Женщина в красном провела языком по губам и улыбнулась Джексону. А теперь что? Подаст знак — кивнет в сторону туалетов, ожидая, что он почапает за ней, протиснется мимо пустоглазых солдатиков и возьмет ее, напористо тычась, прижав к маленькой раковине, заляпанной мылом и грязью, торопливо уронив штаны неприличной лужей вокруг лодыжек. Распутен я и похотлив — не в силах жить без жены.[59] Вспомнил, как Джулия играла Елену в минималистской постановке «Трагической истории доктора Фауста» над прокуренным лондонским пабом. Что соблазнит — и соблазнит ли что-то — его, Джексона, продать душу дьяволу или, собственно, кому угодно? Спасение жизни, пожалуй. Его ребенка. (Его детей.) Пойдет он за женщиной в красном, если та подаст знак? Хороший вопрос. Он не был, что называется, неразборчив (и ни единожды не изменял — святой, можно сказать), но он мужчина и хватает, что под руку подвернется. О Человек, имя тебе — Глупость.
Он взглянул на ее отражение в темном стекле — женщина невинно читала свою макулатуру. Может, она и не намекала вовсе, может, у него от вагонной вони разыгралось воображение. Слава богу, экзамен отменился.
Джулия делала это в вагонных туалетах с незнакомцами, а однажды в самолете — впрочем, будем честны, с ним, не с чужаком (тогда он чужаком не был — теперь все иначе). Джулия объедалась жизнью до отвала, потому что знала, какова альтернатива, — о хрупкости жизни ей постоянно напоминал список мертвых сестер. Хорошо, что у Джулии сын, а не дочь, — может, за сына она будет меньше беспокоиться.