Трей с восхищением посмотрел на нее. Лиф распахнулся от шеи до талии, почти полностью открыв тело. Он вспомнил атласную гладкость полных грудей, их вкус, вспомнил, как она стонала от наслаждения, уступая ему, когда он нежно ласкал каждый сосок. Голые ноги Импрес были видны из-под коротковатой для нее юбки, подчеркивая изумительную прелесть ее тела.

— Ты еще слишком слаб, — мягко сказала она, нарушив напряженную тишину.

— Но сильнее тебя. И тверже.

Ее затрясло от откровенного намека, и внизу живота стало загораться пламя.

— Ты можешь навредить себе. — Предупреждение прозвучало очень тихо. Это была уступка, совесть не позволяла ей промолчать, но в голосе не было убежденности.

— Я уже навредил, — он говорил по-прежнему спокойно, хотя буквально изнемогал от желания. — Поэтому я хочу… — Трей сделал паузу, подбирая слова, а потом продолжил: — чтобы ты подошла и помогла мне.

При других обстоятельствах такие безобидные слова могли бы иметь совершенно другой смысл, но сейчас это было нетерпеливое и страстное требование, вероятно, не вполне уместное в этой освещенной солнцем комнате.

Импрес несколько мгновений обдумывала ответ, пытаясь найти средство, которое удержало бы Трея и уберегло от возможного ухудшения здоровья. Чувство долга мучительно боролось в ней со страстным нетерпением, вызванным желанием.

— Я соглашусь, только если вначале ты примешь лекарство, — заявила она тоном опытной сиделки.

— Поторопись. — Голос у него был напряженный, срывающийся от возбуждения.

Что ему ответить? Она не была уверена.

— Ты согласен? — спросила она. Трей кивнул, сделка была заключена.

Без злорадства, все взвесив, Импрес приготовила снотворное. Трей только начал выздоравливать; то, что ему хотелось, решила она, опасно для здоровья. Он не может предусмотреть все последствия.

Импрес дала раненому лекарство в маленькой чашке, и он тепло улыбнулся, взяв ее в руки.

— Ты не могла бы снять это платье, — попросил он рассудительно, — чтобы поддержать мои силы?

— Как только ты выпьешь лекарство, я пойду и сниму его, — ответила она. — Не закрыть ли мне шторы?

Импрес подошла к окну и взялась за бечеву, решив, что в темноте он быстрее заснет.

Подняв чашку к губам, Трей спросил:

— А тебе больше нравится полумрак?

Легкое поддразнивание прозвучало в его словах. Обернувшись, она бросила на него горящий взгляд:

— Кто-нибудь говорил тебе, что ты избалованный ребенок?

— Кроме тебя, никто, — ответил Трей оживленно и глотнул из чашки.

Вздохнув, Импрес вернулась к окнам, потянула бечеву, и вскоре в комнате воцарился полумрак.

— Не задерживайся, дорогая. Скорее снимай платье и приходи ко мне.

Быстро отметив, что чашка, в которой было лекарство, стоит на прикроватном столике, она дружелюбно ответила:

— Вернусь через минуту.

Войдя в гардеробную, она прикрыла дверь и посмотрела на маленькие часы на туалетном столике. Через пять минут лекарство должно подействовать.

Импрес, не торопясь, расстегнула платье, оно мягко скользнуло на пол. Подобрав его, она тщательно расправила прекрасную ткань, чтобы на ней не осталось складок. Платье было изумительно сшито, все швы были заделаны шелком, а стежки были такие маленькие, что их едва можно было разглядеть. У мамы был костюм для верховой езды из такого же зеленого бархата. Она прекрасно в нем выглядела, когда отправлялась вместе с папой на прогулку. Казалось, целая вечность прошла с того времени. А теперь костюм был перешит в подбитое ватой одеяло, которым накрывались Гай и Эдвард в постели на сеновале.