Каждый год во время праздника по случаю вручения дипломов психиатры-ординаторы ставят капустник, в котором вышучивают какие-нибудь свои впечатления о Стэнфорде. Как-то раз их мишенью оказался я. Пародировавший меня ординатор не расставался со стопкой книг с надписью «Ялом» на корешках и то и дело нежно их поглаживал. Но я ничуть не обиделся – напротив, был весьма доволен при виде всех этих написанных мною книг.

В то время я работал над заказанной издательством книгой, «Хрестоматия Ялома», прекрасно отредактированной моим сыном Беном. Эта книга содержит отрывки из моих прежних работ и новые эссе. Когда я дописал заключительное эссе, мне приснился мощный, яркий сон о матери, который я описал в титульном рассказе своей следующей книги, «Мамочка и смысл жизни».

Сумрак. Похоже, я умираю. Зловещие силуэты обступили мою кровать: кардиомониторы, кислородные баллоны, капельницы, спирали пластиковых трубок – кишки смерти. Я закрываю глаза и скольжу вниз, в темноту.

Но тут я выпрыгиваю из кровати, вылетаю из палаты прямо в ярко залитый солнцем парк аттракционов Глен Эко. Много десятилетий назад я проводил здесь почти все летние воскресенья. Слышится карусельная музыка. Я вдыхаю влажный карамельный запах липкого попкорна и яблок. И иду, никуда не сворачивая, – не задерживаюсь ни у тележки с мороженым десертом «Белый медведь», ни у двойных американских горок, ни у колеса обозрения – чтобы встать в очередь за билетами в «Пещеру ужасов». И вот билет куплен, я жду, пока следующий вагончик обогнет угол и с лязгом остановится около меня. Я залезаю в него и опускаю скобу безопасности, чтобы приковать себя к сиденью. Оглядываюсь в последний раз – и там, посреди кучки зевак, – вижу ее.

Я машу руками и зову, громко, чтобы все услышали:

– Мама! Мама!

Тут вагончик трогается с места и бьется о створки дверей, которые распахиваются, открывая зияющую чернотой утробу. Я откидываюсь назад, насколько могу, и, пока меня не поглотила тьма, снова кричу:

– Мама! Я молодец, мама? Скажи, я молодец?..

Может, идея этого сновидения – в том, что я жил всю свою жизнь, только чтобы доказать что-то этой достойной сожаления женщине? Одна мысль о такой возможности меня потрясает. Всю свою жизнь я старался сбежать, вырваться подальше от своего прошлого – от гетто, от бакалейной лавки. Может ли быть, что я так и не убежал ни от прошлого, ни от матери?

У моей матери были непростые отношения с ее матерью, которая провела последние годы своей жизни в доме престарелых в Нью-Йорке. Вдобавок к уборке, готовке и работе в отцовском магазине моя мать регулярно проезжала четыре часа на поезде, чтобы навестить мать и угостить ее домашней выпечкой, а та вместо благодарности беспрестанно расхваливала Саймона, брата моей матери, который за все время однажды привез ей бутылку «Севен Ап».

Моя мать пересказывала мне эту историю столько раз, что я перестал слушать, устав от ее негодования. Но теперь мои чувства изменились. Очевидно, моя мать чувствовала себя совершенно неоцененной своим единственным сыном. Я часто спрашиваю себя: почему я ей не сочувствовал?