В то же самое время начал чувствовать нечто вроде извращенного восторга перед чудовищным городом порока, где люди только развлекаются, играют, предаются чревоугодию, сластолюбию и всем прочим грехам, от которых предостерегали великие и малые пророки.

Пока ехали через город в неспешно двигающемся потоке автомобилей, солнце опустилось за край земли, вслед за ним погас и закат, но в темноту город погружаться не стал: вспыхнули многочисленные фонари вдоль дорог, мощные прожекторы осветили здания снизу, ярко и красочно загорелись огни многочисленных реклам, вывесок, плакатов.

Михаил мрачно вспомнил, что в те времена, когда ему пришлось как-то спускаться в этот мир, действовали законы, повелевающие под угрозой смертной казни с наступлением темноты гасить в домах все свечи и даже очаги.

Но этот ночной город не страшится пожаров, что от одного выкатившегося из печи уголька могут сгореть все дома и сараи со скотом, освещает себя сам, красиво и радостно.

– Какой праздник? – спросил он. Азазель повернул голову, в глазах недоумение, Михаил пояснил: – Что празднуют в городе?

Азазель повел плечами.

– Жизнь! А что еще стоит праздновать?

– Ты не понял…

– Это ты не понял, – ответил Азазель, Михаил поморщился, уловив покровительственную нотку. – Это будни. А на праздники здесь вообще такое…

– Какое?

– Всякое, – пояснил Азазель. – В Москве всегда праздник. А праздник – повод для обжорства, вина и женщин.

– Чистая совесть, – отрезал Михаил сурово, – вот постоянный праздник!

– Я в тебя скоро влюблюсь, – сказал Азазель растроганно. – Вишь, скупая мужская слеза прошибла, щас лопну…

Через дорогу на ту сторону улицы перебежало что-то лохматое и на четырех ногах. Михаил даже рассмотреть не успел, но Азазель резко тормознул и подал в сторону, едва не врезавшись в бордюр с заборчиком сверху, но вывернул руль, заорав в раздражении:

– Ну какого хрена они прут в город?… Все равно повяжут и отвезут обратно! Что у них за спорт такой?

Михаил в некотором обалдении слушал, как он еще проклинает дурную козу, что сослепу забрела чуть ли не в самый центр города, наконец оглянулся на дорогу, освещенную фарами идущих следом автомобилей.

– А почему, – сказал Михаил в непонимании, – почему… вон она побежала дальше… почему за ней не охотятся?… Дикая же…

Азазель огрызнулся.

– А вот такие теперь порочные люди! Твои праведники сразу бы убили, содрали шкуру и распластали на мясо, верно? А здешние оберегают, сюсюкают, а если где какая поранит сдуру ножку, перевязывают, лечат… Даже волков лечат!

– Поверить не могу, – проговорил Михаил, – врешь, да?… Нет, вижу по лицу, не врешь… Что с людьми стало?

– Еще не то увидишь, – пообещал Азазель. – Зверушек подбираем и кормим, они такие жалобные, зато сами режем друг друга с превеликим удовольствием. И вообще убиваем друг друга так, что смотреть любо-дорого!

Михаил дернулся от такого неожиданного перехода.

– Даже с удовольствием?

– Мир бедности и лишений остался позади, – сообщил Азазель довольно с некоторым вызовом, сути которого Михаил не понял. – Теперь все живут богато. В сравнении с прошлыми веками! И войны теперь вовсе не от безысходности бытия и отчаяния перед голодом и бедностью.