На душе было мерзко, потому что мысли этого человечишки были на самом деле Костиными. И главное, ведь все очень правильно и логично, даже отговорку придумал, которая, если ее примут на веру, а ее примут – как же иначе, разве князь добровольно отдал бы не только свое оружие, но и одежду, – мгновенно обеляла бы его абсолютно перед всеми. Кроме одного человека – его самого. Но это уже не важно. Этот никогда не проболтается. Себе дороже. К тому же и впрямь не для этого ведь Костю сюда послали, иначе форменная ерунда получается. Явно не для этого. А останется в живых – как знать. Глядишь, изменит что-то в истории Руси в лучшую сторону. Причем изменения эти будут проведены в больших масштабах – ведь сколько хорошего он сможет сделать, учитывая немалую власть, которую имели в то время князья. Значит, надо уступить этой наглой морде, отдаленному предку современников-рэкетиров и прочих отморозков. Другого выхода попросту нет. Точнее, он есть, но глупый до наивности, а главное – ничего хорошего не несущий. Стало быть...
Константин тяжело вздохнул, стиснул зубы и, мрачно глядя на вожака, медленно расстегнул застежку, крепившую корзно на его плече. Ткань тяжело сползла и красной скатертью легла ему под ноги. Затем он проделал то же самое с верхней пуговкой на вороте рубахи. Вожак довольно осклабился. И тут Константин потащил из ножен свой меч. Голова еще гудела, но, странное дело, почувствовал он себя значительно легче. Атаман презрительно усмехнулся, еще раз смачно сплюнул на землю, попав при этом на свой синий сапог – остальные лесовики были в лаптях, – и заметил:
– Стало быть, не хочешь по-хорошему. Ну и зря. Ладно, коль живота своего не жалеешь, быть посему. Купырь, Заяц, заходите справа, а вы слева. Я напрямки пойду. Так оно ближе будет.
То, что происходило дальше, можно описывать очень долго, ибо это был миг Костиной гордости, миг торжества. Он не уронил чести, и осознание этого, наверное, здорово его воодушевило. К тому же дрался вожак не очень умело. Видать, господское оружие попало ему в руки не так давно и в основном служило лишь вещественным атрибутом власти, так что он еще не до конца с ним освоился. Во всяком случае, Костя довольно-таки спокойно отбил его первые два выпада, принял на кольчугу скользящий удар тесака и сам ринулся в атаку, одновременно уходя из-под удара двух дубин слева и справа. Вожак попятился, и Косте удалось хорошенько, от души, рубануть его по плечу. Правда, цели этот удар достиг лишь частично – вожак тоже в последний миг ушел из-под него, но кожа вместе с куском нарядной рубахи лоскутом свесилась атаману чуть ли не до локтя, и бурно пошедшая кровь слегка отрезвила сразу заробевших разбойников.
Теперь они нападали с опаской, лишь вожак без устали махал мечом, пытаясь даже не столько попасть, сколько подвести Константина под удары дубин своих напарников. Повертевшись так пару минут, Костя понял, что долго не выстоит и надо переходить к решительным действиям. Краем глаза оценив обстановку сзади себя, он сознательно подставился под удар дубины и ушел в сторону в последний миг, полоснув первого разбойничка аккурат по животу. Меч, наточенный как бритва, располосовал тело очень легко, и Костя даже поначалу не понял, что вспорол противнику чуть ли не полбрюха. Второй успел среагировать и уклониться в сторону, но Константин в прыжке догнал его мечом, который почти до рукояти окрасился красно-алым – удар в бок оказался смертельным. Осталось всего трое, и тут на него нашло что-то отчаянно бесшабашное. Впрочем, до конца осторожность он не потерял и опять-таки краем глаза успел заметить еще одного негодяя поодаль, который тихонько подползал к жалобно ржавшей, точнее, уже просто постанывавшей в яме лошади.