Я назвала себя. Голос в трубке вздохнул.

– Вы ведь сестра Сесиль Тайлер?

– Да. Прошу вас, не будем об этом говорить.

– Миссис О'Коннор, примите мои искренние соболезнования. Я – медэксперт, расследую дело Сесиль. Я хотела бы узнать, как ваша сестра повредила левый локоть. У нее сросшийся перелом левого локтя. Видите ли, я изучаю рентгеновские снимки...

Фрэн О'Коннор колебалась. Я слышала ее учащенное дыхание.

– Обычная травма. Сесиль бежала вприпрыжку по тротуару и споткнулась. Упала на руки. Ударилась локтем. Я это хорошо запомнила, потому что сестре пришлось носить гипс целых три месяца, а лето как раз выдалось чрезвычайно жаркое. Сесиль страшно бесилась.

– Лето какого года? Это случилось в Орегоне?

– Нет, Сесиль никогда не жила в Орегоне. Это произошло во Фредериксбурге – мы там выросли.

– А когда Сесиль сломала локоть?

– Лет девять-десять назад, точно не скажу.

– А где ее лечили?

– Не знаю. В какой-то больнице во Фредериксбурге, надо полагать. Названия не помню.

Так, значит, Сесиль лечилась не в Ричмонде и перелом – дело давнее, к убийствам отношения не имеющее. Но я не унималась.

Я не была знакома с Сесиль Тайлер.

Я никогда с ней не разговаривала.

Я только знала, что Сесиль – афроамериканка, значит, и произношение у нее должно было быть, по моим представлениям, соответствующее.

– Миссис О'Коннор, вы темнокожая?

– А как вы думаете? – съязвила трубка.

– А ваша сестра говорила так же, как вы?

– Говорила, как я? – Голос в трубке зазвенел.

– Это, наверное, странно звучит...

– Вы имеете в виду, говорила ли моя сестра так, как говорят белые? – вскипела Фрэн. – Да!!! Да, по выговору было не понять, белая она или черная! А для чего, по-вашему, нужно образование, как не для того, чтобы черных по голосу было не отличить от белых?

– Извините, пожалуйста, – произнесла я с чувством. – Я ни в коем случае не хотела вас обидеть. Однако это очень важно...

Ответом мне были короткие гудки.

Люси знала о пятом убийстве. Она знала обо всех убийствах. Моей племяннице также было известно, что в спальне я держу оружие, – после ужина девочка успела дважды поинтересоваться его судьбой.

– Люси, – сказала я, ставя тарелки в посудомоечную машину, – тебе не следует думать об оружии. Я бы не держала дома револьвер, если б жила не одна.

Мне очень хотелось убрать револьвер в такое место, где Люси бы и в голову не пришло его искать. Но после случая с модемом я поклялась ничего не скрывать от девочки. Пока Люси у меня гостила, револьвер оставался на верхней полке платяного шкафа, в коробке из-под туфель. Он был незаряжен. Вот уже несколько дней я разряжала его утром и вновь заряжала перед тем, как ложиться спать. Патроны же прятала в надежном месте.

Я оторвала взгляд от посуды. Племянница смотрела на меня огромными глазами.

– Люси, ты знаешь, зачем я держу дома револьвер. Надеюсь, ты понимаешь, насколько опасно всякое оружие.

– Оно нужно, чтобы убивать людей.

– Да, – мы прошли в гостиную, – именно для этого.

– Значит, ты держишь дома револьвер, чтобы кого-нибудь убить?

– Мне неприятно об этом думать, – серьезно ответила я.