В темноте Харри не было видно, как покраснело лицо Скарре, зато он заметил, как тот агрессивно выпятил подбородок в сторону Катрины Братт.

— У нас даже трупа нет, а таких писем я вам могу показать целый шкаф! — негодующе заявил Скарре. — Причем от людей, куда более свихнувшихся, чем этот… этот… Снеговик.

— Штука в том, — сказал Харри, встав и подойдя к окну, — что наш псих проделал основательную работенку. Имя The Murri в газетах даже не упоминалось. Это был псевдоним Робина Тувумбы, который тот использовал, когда был борцом в передвижном цирке.

Последний луч дневного света пробился сквозь облака. Харри посмотрел на часы. Олег очень просил выйти пораньше, чтобы успеть и на «Слейер».

— С чего же начать? — спросил Бьёрн Холм.

— Что? — переспросил Скарре.

— С чего начнем? — исправился Холм, вспомнив про свой говор.

Харри подошел к столу.

— Холм еще раз осмотрит дом и двор Беккеров — как если бы это было место убийства. Мобильный и шарф проверить особо. Скарре, составь список осужденных ранее за убийство, насилие, подозреваемых…

— …в подобных преступлениях и всякого остального сброда, который сейчас на свободе, — закончил за него Скарре.

— Братт, садись за документацию по пропавшим женщинам и ищи общий рисунок.

Харри ожидал неизбежного вопроса: «Какой рисунок?», но Катрина Братт только коротко кивнула в ответ.

— О'кей, — закруглился Харри, — приступайте.

— А вы? — спросила Братт.

— А я пойду на концерт, — ответил Харри.

Когда все вышли из кабинета, Харри уткнулся в свой блокнот, глядя на единственную сделанную им запись: «невыявленные данные».

Сильвия бежала изо всех сил. Она бежала по направлению к деревьям, туда, где они росли гуще всего, грозно темнея на фоне сумерек. Бежала, чтобы спастись.

Она не зашнуровала ботинки, и теперь они были полны снега. В руке Сильвия сжимала маленький топорик. Его лезвие покраснело от крови.

Вчерашний снег, наверное, почти весь растаял, но это в городе, а здесь, в горах, в Соллихёгде, всего в получасе езды оттуда, он может лежать и до весны. Как же она жалела, что они переехали сюда, в это богом забытое место, на эти пустоши за поселком! Бежала бы она сейчас по асфальту, на котором не остается следов, по городу, чей шум заглушает шаги беглеца! В городе можно затеряться в огромной тесной людской толпе. А тут она совсем одна.

Хотя нет.

Не совсем.

Сильвия бежала к лесу. Становилось темно. Вообще-то она ненавидела ранние ноябрьские сумерки, но на этот раз ей все казалось, что темнеет недостаточно быстро. Темнота спрячет следы, укроет ее. Местность она знала как свои пять пальцев и была в состоянии сориентироваться, чтобы случайно не повернуть обратно к дому, прямо в лапы к… этому. Но вот незадача: за ночь снег изменил все вокруг, прикрыл камни — так хорошо ей знакомые камни — и сгладил все очертания. Да и сумерки стирали привычные приметы ландшафта. Где она? Сильвия постаралась подавить охвативший ее приступ паники.

Она остановилась и прислушалась. Никого. Только ее захлебывающееся дыхание рвет тишину с таким звуком, с каким рвется бумага, в которую она заворачивает завтрак для ребятишек, собирая их в школу. Сильвия попыталась дышать ровнее. Кровь по-прежнему шумела в ушах, но она расслышала тихое журчание ручья. Ручей! Они всегда шли вдоль него, когда собирали ягоды, ставили ловушки или искали заблудившихся кур, которых — они это отлично понимали — на самом деле унесла лиса. Ручей бежал вниз, к грунтовой дороге, а по дороге рано или поздно проедет какая-нибудь машина.