– А что это? – спросил я, показывая на отметины на кожаном горлышке.
– Она была лютой тигрицей, – ответил д’Акр, отворачиваясь. – И, как всякая тигрица, очевидно, имела крепкие и острые зубы.
1902
Ужас штольни Синего Джона
Эта рукопись была найдена среди бумаг доктора Джеймса Хардкасла, умершего от туберкулеза 4 февраля 1908 года в доме 36 на Аппер-Ковентри-Флэтс в Южном Кенсингтоне. Люди, близко его знавшие, отказываются выразить какое-либо мнение об этом документе, однако единодушно утверждают, что покойный был трезвым человеком научного склада ума и, отличаясь полным отсутствием воображения, вовсе не выказывал склонности к выдумыванию фантастических историй. Рукопись лежала в запечатанном конверте, содержимое которого обозначалось как «Краткий рассказ о событиях, произошедших близ фермы мисс Аллертон на северо-западе Дербишира весной прошлого года». На другой стороне конверта была карандашная надпись:
«Дорогой Ситон!
Вам, наверное, будет интересно, а может быть, и огорчительно узнать, что недоверие, которым вы встретили мою историю, заставило меня впредь молчать об этом предмете. Я оставляю эту рукопись, чтобы ее распечатали после моей смерти: вероятно, чужие люди проявят ко мне больше доверия, чем мой друг».
Попытки установить личность упомянутого Ситона ни к чему не привели. Однако удалось выяснить, что покойный действительно был на ферме мисс Аллертон, и если его объяснение того беспокойства, которое охватило обитателей долины, представляется спорным, то само по себе состояние всеобщей тревоги оказалось невымышленным. На этом я кончаю мое предисловие и прилагаю рукопись в неизменном виде. Она имеет форму дневника, где некоторые записи дополнены, а иные вымараны.
17 апреля. Я уже ощущаю благотворное влияние чудесного горного воздуха. Ферма Аллертонов располагается на высоте 1420 футов над уровнем моря, и вполне возможно, что здешний климат окажется полезен для моего здоровья. Кроме обычного утреннего кашля, меня почти ничто не беспокоит, а на свежем молоке и домашней баранине я, очень вероятно, даже прибавлю в весе. Думаю, Сондерсон будет доволен.
Обе мисс Аллертон – очаровательно старомодные маленькие женщины, добрые и работящие. Они готовы расточать на недужного незнакомца то сердечное тепло, которое, будь они замужем, предназначалось бы супругу и детям. В самом деле, старая дева – полезнейший человек, резервная сила общества. Таких женщин порой называют лишними, но что делал бы бедный лишний мужчина без их милосердного присутствия? По своей простоте мисс Аллертон скоро проговорились, почему Сондерсон рекомендовал мне их ферму. Профессор начинал жизненный путь в скромном звании, и я не удивлюсь, если ребенком он бегал по этим самым полям, пугая ворон.
Место здесь уединенное, окрестности чрезвычайно живописны. Ферме принадлежит пастбище, расположенное на дне долины неправильной формы. Вокруг высятся красивейшие холмы из такого мягкого известняка, что можно крошить его руками. Вся эта земля полая: постучи по ней каким-нибудь гигантским молотом, и она отзовется, как барабан, или даже проломится, открыв огромное подземное море. Оно, море, непременно должно скрываться в глубине, иначе куда уходит вода из ручьев, которые вбегают в гору и больше из нее не показываются? Среди скал много ущелий. Они ведут в большие пещеры, которые, извиваясь, спускаются в утробу мира. У меня есть велосипедный фонарик, и я получаю бесконечное удовольствие, бродя с ним по этим странным безлюдным коридорам. В его свете сталактиты, драпирующие высокие своды, чудесно серебрятся. Выключи фонарь – окажешься в самой что ни на есть черной темноте, включи – и ты в арабской сказке.