Бодрый пафос и веселый идеализм завели общество 60-х в тупик: светлого будущего не оказалось, а неожиданная необходимость социального компромисса обернулась нравственным цинизмом. Шестидесятники заигрались.

Цинизм – убежище для бывшего веселого-хорошего человека, так как не требует ничьего соучастия: циник всегда наедине с собой.

Но индивидуализм не может быть веселым: плакать можно в одиночку, смеяться – никак. В лучшем случае – усмехаться.

Главное, что осталось от бодрой веселости и заливистого хохота шестидесятников, – юмор. Не умение кстати сострить и вовремя засмеяться, а юмор как способ жизни, как философия, как мировоззрение. То, чему завещал нас поэт:

Правда была отнюдь не бесспорным понятием в стране, где этим словом называлась главная газета. Та правда, которая появилась сразу после смерти Сталина, в новомировской статье В. Померанцева^>1 называлась еще искренностью. Но в 60-е правда уже без всяких эвфемизмов проявилась на страницах партийной прессы, и больше всего правды говорил Первый секретарь ЦК КПСС. Бестселлер советской прессы 60-х – Заключительный доклад Хрущева на XXII съезде – строился на драматическом конфликте между стремлением автора рассказать правду и намерением Молотова – Кагановича ее скрыть. За это, кстати, а не за свои предыдущие преступления, фракционеры и поплатились. Но правда была шире партийных интриг. Она не помещалась на обширных газетных полосах. Сам Хрущев не обладал ею полностью, что придавало докладу детективный характер.

Хрущев приглашал всю страну участвовать в поисках истины. Задавая съезду опасный вопрос «Возможно ли появление различных мнений в отдельные периоды, особенно на переломных этапах?», он сам отвечал твердо и ясно: «Возможно»^>2.

Призыв Хрущева был услышал. Разъяснение правды стало общенародным делом. Диспут – формой общественной жизни. Вопросительный знак решительно заменил восклицательный. Истину можно было найти только в споре. Любую истину – «Есть ли жизнь на Марсе?», «Физики или лирики?», «Чего же ты хочешь», «Что делать?». Поиски ответов разделили общество на антагонистические группы.

Одну из них возглавил редактор «Нового мира», автор бессмертного (в 60-е – буквально) «Теркина» А. Т. Твардовский. Его съездовская речь представляла собой ясную программу реализации хрущевских тезисов. Строилась она, естественно, на главном из них – правде, которую Твардовский упомянул девять раз, включая однокоренные слова и исключая название газеты.

Дело писателя, «настоящего помощника партии», подготовить «нравственное обеспечение коммунизма», следуя «примеру той смелости, прямоты и правдивости, который показывает партия»^>3.

Несмотря на то, что речь Твардовского была лояльным послесловием к докладу Хрущева, она немедленно встретила отпор редактора «Октября» В. А. Кочетова. В своем агрессивном выступлении он тоже сформулировал программу деятельности, смысл которой сводился к охране завоеваний социализма.