Проводя учебные стрельбы, я видел, что новобранцы зажмуривали глаза, стреляли как попало, а перезарядка длилась долго и неумело. О результатах говорить не приходилось. Случалось, что пули зарывались в землю, метрах в сорока от стрелка, или с воем уходили в небо. Зря не скажу, учились ребята быстро, и думаю, что через пару недель освоили бы навыки владения оружием. Хотя бы ползать научились. Но обстановка в роте складывалась такая, что уголовники всячески тормозили обучение, и тянуть дальше было нельзя.

Переброска роты на передний край решала все неувязки. Кроме того, по просьбе Тимаря нам выделили в числе штрафников несколько бывших сержантов и разжалованных офицеров, имевших боевой опыт. Их срочно ставили на должности командиров отделений, присваивали звание «сержант».

Мой взвод насчитывал около 110 человек. После двух суток марша остановились на окраине небольшого городка. Здесь получили основную часть оружия. Как и в прошлый раз, большинство бойцов вооружили винтовками. На взвод выделили три ручных пулемета и штук восемь автоматов. Боеприпасов и гранат – сколько унесете. Затем повели на позиции.

Глянув на объект, который нам предстояло атаковать, я лишь вздохнул. В штрафной роте мне явно «везло». Первый раз наступали по открытой отмели и подтаявшему льду под огнем пулеметов с обрыва. Теперь перед нами торчали ломаными зубцами остатки кирпичного забора. За ними виднелись полуразрушенные корпуса. Закопченные, серые от въевшегося цемента. На железнодорожных путях – металлические платформы, вагоны для перевозки цемента.

Это был завод бетонных изделий. Вернее, развалины завода. Немцы превратили его в сильный опорный пункт. Части, наступавшие на флангах, уже продвинулись вперед. Но скопище разбитых корпусов, груды балок, остатки забора и подъездные пути с металлическими вагонами позволяли немцам без особых усилий оборудовать бетонные норы для пулеметов, легких орудий и минометов.

Завод был под носом. Мы располагались метрах в трехстах и ближе к остаткам забора, где находилась передовая линия немецкой обороны: доты, узкие норы, траншеи, перекрытые плитами. Прямо перед нами виднелась открытая бетонированная площадь, несколько сгоревших танков Т-34 и трупы советских солдат, вздувшиеся под горячим майским солнцем и влажной жары после недавних дождей.

Жутковатое было зрелище. Разбухшая плоть туго растягивала, а кое-где рвала сопревшие гимнастерки и шаровары. Запах мертвечины висел в неподвижном воздухе. Жужжание скопища мух было слышно даже отсюда.

Я наблюдал за немецкими траншеями из КП лейтенанта, командира стрелковой роты. В роте у него оставалось не больше двадцати человек, а выглядел он каким-то снулым или контуженым. Но рассуждал толково, неторопливо, объясняя обстановку.

– Сколько же здесь людей положили! – вырвалось у меня.

– Новичок, что ли? Первый раз видишь?

– Пошел к черту! Поставят новичка взводом штрафников командовать.

– За какие же тебя грехи в смертники определили? – вяло усмехнулся лейтенант.