– Ну что, черт побери, означает это новое вторжение? – спросил он по-английски. Однако Рейнольдс заметил, что начальник тюрьмы понимает профессора. – Разве вы, чертовы бандиты, не поиздевались надо мной на этом уик-энде, чтобы... – Он умолк, разглядев Рейнольдса, и уставился на него. – Итак, эти чудовища поймали вас тоже?

– А как же иначе, – сказал начальник тюрьмы на безупречном английском и повернулся к Рейнольдсу: – Ведь вы преодолели весь этот трудный путь из Англии, чтобы повидать профессора. Вы его повидали. И можете сказать: «До свидания». Он скоро уезжает. Если быть точным, сегодня через три часа профессор отправляется в Россию. – Потом опять обернулся к Дженнингсу: – Дорожные условия в высшей степени скверные. Мы организовали специальный вагон, который прицепят к поезду. Вы убедитесь, что он достаточно комфортабельный. Поезд пойдет в Пекс.

– Пекс? – удивился Дженнингс. – Где, черт побери, находится этот Пекс?

– В ста километрах к югу отсюда, мой дорогой Дженнингс. Будапештский аэропорт временно закрыт из-за обильного снегопада и обледенения. Но по последним сведениям аэропорт в Пексе все еще открыт и действует. Там вас будет ожидать специальный самолет и... э... еще нескольких особых персон.

Дженнингс никак не отреагировал на слова начальника тюрьмы, а повернулся и посмотрел на Рейнольдса.

– Насколько я понимаю, мой сын Брайан прибыл в Англию?

Рейнольдс молча кивнул.

– А я все еще здесь?.. А?.. Вы проделали замечательную работу. Просто замечательную. Что, черт побери, теперь может произойти, одному Богу известно.

– Не знаю, как выразить свои сожаления, сэр. – Рейнольдс поколебался и решительно продолжил: – Есть еще одна вещь, которую вам следует знать. Я не уполномочен вам этого говорить, но к черту все полномочия. Операция вашей жены прошла на сто процентов успешно. И ее выздоровление уже почти закончилось...

– Что?!. Что вы говорите?!. – Дженнингс схватил Рейнольдса за лацканы кителя, и – хотя был на сорок фунтов легче молодого человека – стал трясти его. – Вы лжете! Я знаю, что вы лжете... Хирург сказал...

– Хирург говорил то, что мы посоветовали ему говорить, – резко оборвал его Рейнольдс. – Знаю, что это непростительно. Но было необходимо действовать – доставить вас домой. Все возможные рычаги должны были быть пущены в ход. Но теперь это ни черта не значит, поэтому вы вправе об этом знать.

– Боже мой!.. Боже мой!..

Рейнольдс ожидал совсем другой реакции от человека с репутацией профессора – ну, гнева и бешенства оттого, что его так долго и жестоко обманывали. А вместо этого Дженнингс рухнул на кровать, словно его ноги не могли держать тело, и сквозь слезы счастья моргал глазами.

– Это замечательно, просто не могу сказать вам, как это замечательно... Всего несколько часов назад я знал, что никогда не буду снова счастлив.

– В высшей степени интересно. Все в высшей степени интересно, – пробормотал начальник тюрьмы. – И подумать только, что Запад имеет наглость обвинять нас в бесчеловечности.

– Действительно, действительно, – подтвердил Янчи. – Но, по крайней мере, Запад не накачивает свои жертвы актедроном и мескалином.