Сказать честно, Игорь трусил. Конечно, вида не подавал, что страшно, однако ноги идти отказывались.

Первым перед проломом в стене встал майор, размахивающий белым флагом.

Прошла минута – немцы огня не открывали. И тогда рядом с майором встал Игорь. Оба они были без оружия. Для человека военного оказаться на войне без оружия – это как очутиться голым посреди многочисленной людской толпы, все взоры будут направлены на тебя.

Из-за пролома в кирпичной стене высунулся немец.

– Мы не стреляйт! Ком! – и махнул рукой.

До пролома идти сотню метров.

И немцы, и наши высунулись из окопов или укрытий и смотрели на парламентера. Игорь чувствовал – кожей, интуицией, – как в воздухе повисло напряжение.

Не доходя полсотни метров, прямо на середине пути и майор, и Игорь остановились. Прошла минута, другая… Игорь облизал пересохшие губы – укрыться на ровной площадке негде.

Наконец в проломе забора показался немецкий офицер. Наверное, все это время он приводил себя в порядок. Китель на нем был повседневный, не парадный, но отутюжен, и аксельбанты на положенном месте, через правый погон. Кобуры нет, безоружен, в руке – небольшой белый флажок. Немец поднял его вверх и пошел к парламентерам парадным шагом, четко печатая шаг.

Несмотря на предельное напряжение, Игорю на миг стало смешно. Блин, ему только монокля и стека в руке не хватает, сразу видно – кадровый офицер. Выправка такая, как после командного офицерского училища, а не после краткосрочных курсов.

Немец остановился в трех шагах, представился:

– Оберст фон Шенхаузен.

Оберст – это полковник по-нашему, а приставка «фон» перед фамилией говорит о дворянском происхождении ее обладателя. А офицер не трус, мог бы и кого помладше званием вместо себя послать.

– Майор Скоблик, – козырнул наш парламентер. – Предлагаю гарнизону города сложить оружие и сдаться во избежание ненужного кровопролития и разрушения города. Кранц окружен, к вылету готовы штурмовики и бомбардировщики, и в случае отрицательного ответа мы начинаем артиллерийскую подготовку. Ваше решение?

Игорь добросовестно перевел.

При первых звуках его голоса оберст насторожился:

– Как могли вы, берлинец, перейти на сторону врага?

– Вы ошиблись, господин полковник, я русский. – C легким наклоном головы Игорь щелкнул каблуками.

– Мне нужно полчаса на размышление, – заявил фон Шенхаузен.

Майор демонстративно посмотрел на часы.

Оберст достал из брючного кармана карманные часы на цепочке.

– Сейчас десять тридцать. В одиннадцать ноль-ноль встречаемся здесь.

Офицеры козырнули друг другу и разошлись.

Когда Игорь и майор вернулись к своим, Скоблик снял фуражку и платком вытер мокрый от пота лоб, хотя погода была прохладной. Все же зима – хотя и мягкая, европейская, без снега.

К майору сразу подошли два командира.

– Кто парламентер, что ответил?

– Оберст Шенхаузен, какой-то фон, мать его за ногу. Кадровый офицер. Просит полчаса на размышления.

– Ха, размышления! Да он по рации со своими связаться хочет.

– Да пусть! Если они запросят помощь, никто не придет, наши уже в десяти километрах от городка этого, пробились. У немцев вся бронетехника под Кенигсберг стянута, им не до гарнизона Кранца.