Гэмблтон постарался поточнее сформулировать свой ответ.

— Знаете ли, молодежь везде одинакова. Ее всегда притягивает то, что кажется новым, экзотичным, модным. Поэтому прогрессивная часть американской молодежи увлекается сейчас Кубой и Китаем, чьи недостатки пока еще не видны ей столь отчетливо. А Советский Союз существует уже много лет, и о его проблемах и теневых сторонах так много сказано и написано…

— Ну, пороки Китая прямо-таки вопиющи, их невозможно не замечать. Скоро они станут очевидны всему миру, — энергично заявил гость, и на его тусклой физиономии впервые появился отблеск какого-то чувства. Он немного помолчал и с грустью добавил, что скверные отношения, сложившиеся между СССР и Китаем, «мы рассматриваем как трагедию».

Разговор коснулся Западной Европы. Гость предсказал, что «Общий рынок», представляющий собой образование весьма непрочное, неминуемо должен развалиться. Когда Гэмблтон выразил свое несогласие с таким суждением, он промолчал.

— Вклад, внесенный вами в наше общее дело, мы считаем очень значительным. Ну, а как у вас пойдут дела теперь? Есть ли шансы на то, что вы сможете так или иначе влиять на политику Канады? Можно ли рассчитывать, что вы станете, допустим, депутатом канадского парламента от какой-либо партии?

— Едва ли. Я никогда не проявлял политической активности. В этой области у меня нет опыта, нет должного, так сказать, фундамента.

— А что, если бы мы предложили вам поработать в Соединенных Штатах, в каком-нибудь закрытом исследовательском центре, скажем, в Гудзоновском институте?

Гэмблтон ответил, что можно бы попытаться. Гость настаивал, чтобы он попробовал туда устроиться. «А пока мы будем продолжать использовать вас в таких критичных районах, где мы испытываем трудности с засылкой агентов».

Прошло около часа, и гость неожиданно встал из-за стола, пожелал Гэмблтону всего хорошего и удалился со своими сопровождающими. Напоследок он заметил: «Знаете ли, вы представляете собой незаурядный случай…»

Оставшись вдвоем с Паулой, Гэмблтон спросил, кто это был, и услышал ответ: «Председатель КГБ Андропов».

— Вам не показалось, что я разговаривал с ним слишком резко, не сглаживая острых углов?

Паула пожал плечами.

— Вы говорили правду, как вы ее понимаете. На то и существует разведка, чтобы докладывать истинное положение дел.

Принял ли Андропов личное участие в планировании того, как дальше использовать Гэмблтона, трудно сказать. Но через два дня после этого визита Паула познакомил канадца с новыми распоряжениями начальства. «Нужно, чтобы вы подыскали себе такую должность, которая позволит вам почаще бывать в Вашингтоне или Нью-Йорке. Одновременно вам следует найти какие-то точки соприкосновения с Гудзоновским институтом. Кроме того, хорошо бы подыскать какую-нибудь научную тему, которая даст вам возможность периодически появляться на Ближнем Востоке».

Настойчивое нацеливание на Соединенные Штаты, характер беседы с председателем КГБ, предстоящее получение «мигалки», — все это убедило Гэмблтона, что ему готовят смертельно опасную роль в системе советского шпионажа. Получается, что он ставит на карту уже не только свою карьеру и репутацию, но и свою жизнь как таковую, а вдобавок способствует возможному грядущему поражению Запада с его цивилизацией. Про себя он решил, что никогда не станет пытаться получить работу в Соединенных Штатах.