Эта провокация — моя последняя попытка хоть как-то ее расшевелить. Тетя Тома выпускает меня из варикозных рук, и тогда я кричу шепотом.

— Чего молчишь? Потеряла дар письменной речи?

Смотрим друг на друга. Ее глаза полны слез. Слезы ползут по вялым щекам. Женщина берет доску, берет маркер — и застывает.

— Да что с тобой? — спрашиваю я. — Кто-нибудь обидел?

Она пишет:

«Я УСТАЛА. ТЕПЕРЬ УЖЕ НАВСЕГДА».

Качественно зашитая рана — это совершенство.

Елена смотрела на творение рук своих и ощущала гордость. Тело пациента украшали сразу два федоровских разреза, которые применяются при удалении почек. Вчерашний сделала мать, а сегодняшний — работа Елены. Ровная линия, ровный шов. Красиво… Впервые мать доверила ей операцию от начала до конца, сама выступив в роли ассистента, и дочь не подвела…

Что означает ее показное доверие? — думала Елена. Хотела наладить отношения или, наоборот, искала повод придраться?

Алика Егорова переложили с каталки на кровать. На его счастье, он пока не знал о том, что лишился второй почки, — как и о том, что обе руки ампутированы до локтей. Узнает, когда проснется.

Затем Алика подключили к «искусственной почке» (через катетер, введенный в подключичную вену). Эту процедуру опять же выполнила Елена, а мать придирчиво наблюдала. Еще один катетер, введенный через бедренную вену в паховую, позволил поставить капельницу. Только после этого голый огрызок был наконец закрыт простыней, а бригада врачей смогла расслабиться. Пациент будет жить… недолго, но все же.

Эвглена Теодоровна окинула палату хозяйским глазом. Саврасов сидел на полу возле двери в подсобку, уцепившись своей жуткой пятерней за дверную ручку; тетя Тома не соизволила выглянуть. Вид пустых кроватей вызывал раздражение, смешанное с тревогой, однако давать волю чувствам было нельзя. Наступил сложный период, это да. Не в первый раз. Вытерпим, и не такое в жизни бывало… Эвглена Теодоровна улыбнулась Елене:

— Хорошо поработала, друг мой. Присядь, отдохни. Я полагаю, просить тебя заняться операционной — просто нечестно.

Она шагнула к подсобке. Увидела тумбочку, увидела шпроты, стаканы…

— Пьяница чертова! — закричала она. — Ведь, кажется, опохмелялась уже! Мало?

— Это я ее уговорил, — сказал Саврасов. — Покойника помянуть — святое дело.

— Ой, только не надо в благородство играть! Все кругом, понимаешь, благородные, одна я у вас — неизвестно кто… Марш вниз, на кухню! — приказала она тете Томе. — Пообедай и возвращайся. Приведешь операционную в порядок. Подожди! Захвати пару контейнеров, поможешь отнести ко мне в кабинет.

Контейнеры лежали на той же каталке, на которой привезли пациента, только внизу, на полке. Их было пять штук. Тщательно закрытые, готовые для передачи клиентам. В одном — почка, в четырех — фрагменты конечностей.

— А ты, — мать обняла Елену за талию, — побудь пока тут, чудо мое. Последи за состоянием молодого человека. Хватит нам материал терять.

Эвглена Теодоровна взяла три контейнера, тетя Тома — два. Женщины удалились. Елена бросила в бак фартук, испачканный кровью, затем подтащила стул к капельнице и села.