Махровый халат висит под лестницей, иду за ним; Крошка спешит следом.
- Ты обещал мне одолжить премиальные?
- Ну?..
- Ребята тоже?
- Ну...
- Вместе с годовыми это сколько? Две четыреста?
- Не знаю,
-- Ну, две триста... Не меньше... А теперь все_
- Что все?
- Как я расплачусь за машину?
- Да что случилось?! Ты можешь объяснить по-человечески?!
- Я же сказал... Пришел приказ снизить добычу наполовину. А план старый остался. Значит, погорели премиальные.
- Кто сказал?
-- В бухгалтерии.
- Когда?
- Сегодня. Я бюллетень оформлял.
- Опять бюллетень?
- Да это старый. Ну тот, помнишь?
Мясо, оттаяв, легко поддается ножу.
- Что теперь будет?
Ждет ответа, как приговора, решающего, жить ему дальше или нет. Чертовы "Жигули> загнали беднягу в безвыходное положение. Успокаиваю, как могу...
Удивительная штука - доверие. Угроза преследований со стороны кредиторов, печальная необходимость расстаться с любимой машиной - все отброшено в сторону одним словом. И он мгновенно верит в возможность чуда только потому, что оно обещано человеком, которому привыкли верить... И все же с волнением ждет каких-то конкретных подтверждений. Но что конкретного можно сказать, не поговорив в управлении, хотя ясно, что болтовня о премиальных - полнейшая глупость: не может быть, чтобы пришел приказ работать плохо...
- Все будет в порядке...
Просиявший Крошка обретает наконец способность думать и говорить не только о своих долгах и машине. Оглядев накрытый скатертью стол и нанизанные на шампуры куски мяса, хитровато улыбается.
- Гостей ждешь?
-Да.
- Что-нибудь новенькое?
-Да.
Восхищенно крутит головой. Вопросов не задает. Но совсем не потому, что удовлетворил любопытство.
Звук тупого удара, несколько приглушенный расстоянием, и последовавший за ним мелодичный звон разбитого стекла действуют на него как удар молоточка по коленной чашечке неврастеника: судорожно дернувшись всем телом, мчится к воротам.
Машина! Он оставил ее на дороге - пустырь у дома малопригоден для автомобильной езды.
...Вместо ветрового стекла зияет дыра, капот и земля вокруг автомобиля покрыты россыпью мелких осколков. Мать, у которой украли грудного ребенка, пока она рылась в хозяйственной сумке, напоминает сейчас Крошка, суетливо вертящий головой в отчаянной надежде увидеть человека, который разбил стекло,
- Что же это такое? - еле выговорили дрожавшие губы Крошки. - Само оно вылетело, что ли.
- Выбили...
Другого объяснения быть не может, хотя и это тоже звучит странно.
- Кто?!
Надо как-то успокоить его.
- Сколько оно стоит, это стекло?
- Рублей сто.
- Не страдай. У меня как раз завалялась лишняя сторублевка.
Обрадовался, просто зашелся от радости, но согласиться сразу не может: неудобно. Поэтому делает робкую попытку возразить.
- Не надо спорить, Крошка. За все, что происходит на этой территории, отвечаю я.
С ненавистью оглядывает пустырь.
- И почему ты отсюда не переезжаешь, понять не могу.
- А это уж не твоего ума дело, - легкая усмешка.
- Нет, правда... все же переехали...
Надо чем-нибудь огорошить его, чтобы отвязался. Сообщаю о парке, о том, что карьер сперва заполнят водой и он превратится в пруд, а потом вокруг насадят деревьев - и получится парк. Естественно, он слушает с сомнением. Особенно трудно верится в летний ресторан и лодочную станцию для катания. Но уходящая вниз широкими ступенями каменная чаша карьера действительно похожа на дно временно осушенного гигантского водоема, и это убеждает его больше, чем мои слова.