Дверь открывается, и я вижу молодую женщину.

– Вы, должно быть, Джун, – деловито замечает она. – Я – Керри, личный помощник мисс Магнусон.

– Да, здравствуйте. – Я прохожу за ней в просторный вестибюль.

Женщина ведет меня в комнату, которая находится в противоположном конце коридора.

– Прошу вас, присаживайтесь. Мисс Магнусон у себя в кабинете. Она присоединится к вам буквально через минуту. – Керри по-прежнему держится со мной с холодной любезностью. – Принести вам чашечку кофе?

– Нет, спасибо, – отвечаю я.

Она уходит, а я начинаю разглядывать комнату. У дальней стены высится камин. Над ним висит семейный портрет: мужчина в строгом костюме, темноволосая женщина в изысканном наряде и их маленькая дочь. На лицах – ни проблеска улыбки. Перед мужчиной сидит терьер. И даже пес выглядит чопорно-официальным.

На кофейном столике я вижу хрустальную вазу с лилиями и останавливаюсь, чтобы полюбоваться цветами.

– Мама любит лилии, – раздается женский голос сзади. – Они стоят во всех комнатах.

Я быстро поворачиваюсь и вижу в дверях женщину средних лет. Строгий брючный костюм подчеркивает стройную фигуру. Аккуратная, без изысков, стрижка до плеч. Единственным украшением может считаться пестрый шарф, повязанный вокруг шеи.

– Ваша мать живет здесь же, с вами?

– Да. – В голосе Мэй звучит легкая настороженность, как будто она ждет от меня подвоха. Она кивает на стул, приглашая меня присесть, а сама устраивается напротив на диване. Ваза с лилиями стоит между нами хрустальным щитом.

– Для своих восьмидесяти трех мама в хорошей форме. Она по-прежнему много двигается, только теперь в сопровождении медсестры. – Мэй выравнивает на столике стопку журналов. – И мама любит, чтобы все было в идеальном порядке.

Я вспоминаю собственную мать. Всю жизнь меня раздражали ее легкомыслие и безалаберность, но в свете этой чопорности я готова простить ей все прошлые грехи.

– Признаться, – продолжает Мэй, – ваше письмо стало для меня большим сюрпризом.

– Вот как? – осторожно замечаю я.

Она кивает.

– Разумеется, я слышала о смерти Руби и хочу выразить вам свои искренние сожаления.

В ее взгляде светится доброта, но выражение лица остается таким же холодным и отстраненным.

– Спасибо.

– Джун, – говорит она, – что именно вам известно о прошлом вашей тети?

– Ну, – отвечаю я с некоторой нервозностью, – я знаю, что Руби и ваш отец были…

– Любовниками, – дополняет она ровным тоном. – Да, это правда.

В комнате воцаряется неловкое молчание. Очевидно, что для Мэй это по-прежнему больная тема. Внезапно я вижу ее такой, какой она была в далеком 1946 году: маленькая девочка с косичками, оказавшаяся заложницей этой невольной семейной драмы.

– Мать это просто убило, – со вздохом продолжает Мэй. – То, что они поддерживали отношения все эти годы. Она часто приезжала к магазину и парковалась напротив. Я обычно сидела на заднем сиденье. Мама просто пыталась понять, что же есть в вашей тете такого, чего нет в ней самой. К счастью, потеря памяти облегчила ей это бремя. Единственный плюс старческого слабоумия.

Видно, что в Мэй еще не утихла пережитая боль. Я решаю пока помолчать и просто послушать.