У нас с Софи было именно так. Когда наши отношения зашли достаточно далеко, мы сочли необходимым обременить друг друга историями своей жизни. Она заставила меня раскопать детские фотографии — жуткую память о каникулах, проведенных на море. Маленький мальчик с тюремной стрижкой и худеньким личиком, с ведерком и саблей в руках храбро встречает суровые волны Английского канала. Потом — юноша в костюме для крикета, уже с более выразительными чертами лица, но по-прежнему с ужасной стрижкой. Софи внимательно их изучила и выбрала несколько самых тошнотворных, чтобы носить в своем портмоне. Я, со своей стороны, с пристрастием допросил ее, где она воспитывалась, в какую школу ходила. Выяснилось, что она воспитывалась и училась в монастыре, и после этого она стала для меня еще более загадочной. В мои школьные годы существовал миф — я в него тогда непоколебимо верил, хоть и не проверял, — что в ежовых рукавицах монахинь монастырские девочки постоянно находятся в состоянии сексуального возбуждения.

— Покажи и ты мне свои старые фотографии, — попросил я, — а то так нечестно.

— Они отвратительные, ты меня сразу разлюбишь.

— Сейчас проверим.

— Я носила гадкую форму, а на зубах у меня был проволочный каркас. — Она долго упиралась, но потом все же вытащила фотографии на свет Божий. Мне они показались очаровательными.

— Сколько тебе здесь лет?

— Четырнадцать.

— Прекрасное развитие для такого возраста.

— Да, ничего. Они у меня всегда были большими, а в монастыре насчет этого строго. Меня заставляли их забинтовывать.

— Какое варварство! Родители у тебя католики?

— Нет. После их смерти меня отдали одному бездетному родственнику. Они с женой никак не могли со мной справиться и потому отдали в монастырь.

— А сейчас? Ты ходишь к мессе?

— Нет, никогда.

— Я тоже. Ты вошла в дом Великого безбожника.

К тому времени она уже перевезла ко мне все свои пожитки: несколько чемоданов с одеждой, проигрыватель и коробку поп-синглов, конечно — медведя, пару афиш, небольшой комод и весь безумный запас косметики. Моя крошечная ванная моментально преобразилась, как, впрочем, и вся моя жизнь.

Я поинтересовался, может ли Мелани одна платить за квартиру.

— О, с ней все в порядке, она найдет кого-нибудь вместо меня. — Как и многие влюбленные девушки, Софи была чуть-чуть бессердечна к подруге.

Я знал, что Мелани и Генри иногда встречаются, но перестраивать свою жизнь Генри не захотел и очень удивился, узнав, что мы с Софи живем вместе.

— Ненормальный! А когда тебе все это надоест, как ты будешь выпутываться?

— Не приставай, она ведь только что переехала.

— Ты дал ей ключ?

— Да.

— Это еще только начало, дружище. Впрочем, всегда можно сменить замки. Она хоть аккуратная?

— Какое это имеет значение?

— Она устроит все по-своему, ты не сможешь работать. Не сможешь — и все тут! Целый день будешь вправлять себе мозги.

— Так сказал Заратустра.

— Вот видишь. Вспомнишь тогда, кто тебя первым предупредил.

Поначалу он явно ошибался. Утром, как только Софи убегала на свои занятия танцами, я, куда только девалась лень, садился писать. А вот аккуратной Софи невозможно было назвать: иногда спальня превращалась в настоящий бедлам. Ослепленный любовью, я смотрел на это сквозь пальцы. Лучшая подружка писателя — это корзина для бумаг, и мое рабочее место особо не отличалось от спальни. Жить с Софи было легко и весело. Просыпаясь утром, я испытывал настоящее блаженство, когда ее теплое податливое тело прижималось к моей трепещущей плоти.