— Уивер?

Несомненно говорил англичанин.

— Да.

— Уезжайте из Москвы, и как можно скорее.

— Кто это?

— Делайте так, как я сказал. Уезжайте.

И повесил трубку. Мне показалось, что звонили не из города, а прямо из гостиницы: голос звучал совсем близко, и не было помех, характерных для русской телефонной сети.

Потрясенный и подавленный, я сел на край кровати и глотнул виски прямо из бутылки (стакана в номере не было). Истинную цель моего визита знали только Райнер и Голицын. Но просто не верилось, что кто-то из них выдал меня.

Я стал вспоминать все свои разговоры с Райнером, а потом с Голицыным. Имени Генри я вообще не упоминал. Не было никаких оснований не доверять Райнеру. Что ему за дело до самоубийства какого-то англичанина. Стена рухнула, «холодная война» окончилась. Выдав меня, он не смог бы извлечь из этого никакой пользы. Что же до Голицыных, то здесь я полностью доверял своему чутью: отец — конспиратор поневоле, дочь — тоже конспиратор, но в меньшей степени, пользуется, как может, новой свободой. В общем, два безобидных человека. Быть может, не следовало выходить на горничную, моя взятка ее напугала — как ни говори, для нее это солидная сумма. Не исключено, что она сразу же побежала доносить. Но как объяснить английское произношение звонившего? Я проклинал себя за глупую игру собственного воображения, побудившего меня отправиться в эту неизвестную страну. Одно лишь очевидно: кому-то очень нужно, чтобы я прекратил собственное расследование обстоятельств смерти Генри.

Когда виски взыграло в моем желудке, я почувствовал, что никогда еще мое достоинство не было так сильно уязвлено. Вы хотите, чтобы я уехал, — о’кей, я сделаю вид, будто очень напуган; но я не могу покинуть эту страну, не повидав еще раз Любаву. Попробуем поиграть в эту игру. Я позвонил вниз и стал с пристрастием расспрашивать дежурную о рейсах на Лондон; если кто-то слушал мой телефон, то должен был понять, что я сразу среагировал на предупреждение. Дежурная ответила, что информацию можно получить только утром. Последние часы перед отлетом я решил провести у Голицыных.

Выписываясь рано утром из гостиницы, я, прежде чем оформить счет, громким голосом попросил расписание «Бритиш эйруэйз»; я внимательно следил, не наблюдает ли кто-нибудь за мной, но ничего особенного не заметил. Как обычно, вестибюль кишел иностранными журналистами и телевизионными командами, обсуждавшими события недели. Заметив знакомого репортера из Ай-ти-эн, я спросил его о последних новостях.

— Ничего интересного, — ответил он, глядя мимо меня и думая о чем-то своем, более важном. Сейчас эти репортеры — герои дня.

— Вы видели фейерверк ночью? Я сперва подумал, что палят из орудий.

— Да? Значит, вы здесь впервые, — сказал он тоном, не располагавшим к дальнейшему разговору. — Простите, я должен найти своих ребят и ехать в аэропорт.

— А меня не подбросите? — спросил я, моментально сообразив, что это отличный шанс улизнуть от возможных преследователей. — Я должен срочно попасть на самолет.

Он в первый раз на меня посмотрел.

— Боюсь, что не получится.