Но тут поднялась невеста и обратилась к царю-свёкру:

— Не вини поваров, это я приготовила нарочно такие кушанья для царя. А царь этот — мой отец. Пас у моего батюшки было три дочки. Стал нас отец по очереди спрашивать, как мы его любим. Старшая сестра ответила, что любит его, как мёд, средняя, что любит его, как сахар. А я сказала, что люблю его, как соль в кушанье. Думала я, что нет более крепкой любви, чем такая. Но отец рассердился и выгнал меня из дому. Только не пропала я — сами видите, чего добилась честным трудом. Вот сегодня я и хотела доказать отцу, что без мёда и сахара человек может прожить, а без соли нет. Я сама приготовила для него кушанья без соли. А теперь рассудите своим Царским умом, кто из нас был прав: я или мой батюшка…

Царь-свёкор, да и все гости в один голос заявили, что жестоко было изгнать дочь из отчего дома, да ещё за такой умный ответ.

Тут и отец невесты признал, что не сумел оценить свою младшую дочь, и попросил у неё прощения.

Царевна поцеловала руку отца и тоже попросила прощения, если она сегодня рассердила его.

Отец и дочь поцеловались, и пошло такое веселье, такой пир, что молва о нём разошлась по всему свету.

Веселился или нет отец невесты — не знаю. Но царь-свёкор очень радовался и даже гордился, что ему досталась такая сноха: и рода знатного, и умница, и прилежная.

Я тоже был на этой свадьбе, был вот с тем плешивым, который прячется среди вас. Много обглоданных костей гости кидали, и всё прямо в лысину моему другу попадали.

Надоело Пэкалэ[2] скитаться без дела по свету, дурачить людей и потешаться над их глупостью. И решил он остепениться: выстроить себе дом, как все порядочные люди, обзавестись землицей — словом, зажить спокойно и в достатке.

Румын уверен, что лучше родной деревни нет ничего на свете. Вернулся Пэкалэ домой и начал жить, как живут все бедняки: накопил с грехом пополам немного деньжонок, купил телушку и отправил её на деревенский выгон. Ведь так богатство-то и начинается: пасётся телушка, становится тёлкой, тёлка — яловкой, яловка — коровой, корова телится, потом продаёшь корову с телёнком и на вырученные деньги покупаешь семь телушек и опять отправлять их на деревенский выгон.

На то и выгон, чтобы на нём паслись крестьянские телушки.

Паслась, значит, телушка Пэкалэ, паслась, и чем больше паслась, тем быстрее росла. Во всей деревне не было такой телушки, а когда стала она тёлкой, то никакая яловка не могла с ней равняться.

— Что за притча такая?! — удивлялись соседи. — Тёлка у Пэкалэ лучше всех на селе. Чем это он её кормит? И какой она породы, что растёт такая ладная?

А телушка вовсе не была особенной, да и корм у неё был не ахти какой; просто Пэкалэ занимался своими делами, и некогда ему было сторожить телушку, чтобы, часом, не забиралась в чужие хлеба.

Выросла тёлка Пэкалэ и стала хозяйничать по всем окрестным полям. Скиталась, бедняжка, как, бывало, в прежние времена скитался её хозяин, и где никто не думал её встретить, там она чаще всего и бывала: то в пшенице, то в кукурузе, то бог весть где ещё.