- А-а-а-а... Ич... а-а... ич... а... ашхи! - И тоже в телефонную трубку.

- Ну вот видишь, я правду говорю.

- Ич... а-а-а... ич... ич... ичашхи...

- Ложись в постель, ты где-то простыл. Обнимаю.

"Вот тебе и один тапочек". Лег в постель. Полночи прочихал, потекло из носа, заснул под утро. Проснулся - пятнадцать минут девятого. В горле болезненно сухо, во рту липко.

- Где галстук? Не этот, темно-синий в полоску! Где крем для бритья?

- Что с тобой,- спросила жена,- шляешься до глубокой ночи, а потом к тебе не достучишься. Антошу я сама должна была в школу везти, а если гаишник остановит? Я ведь без прав.

- Ич... где запонки?

- Куда ты так спешишь? Совсем с ума сошел со своим Юткиным.

- Я работаю... Ич-ш-ш...

- Куда ты несешься простуженный и без завтрака?

- Некогда... Ашхи...

- Ну и черт с тобой.

Опять скандал на целый день.

В вестибюле больницы Четвертого управления Совета Министров РСФСР мрамор и зеркала. Предъявил в окошко удостоверение с киностудии, которое действовало лучше паспорта,- выписали пропуск.

- Вас уже ждут.

Пошел по устланной ковровой дорожкой лестнице, оглядываясь. Спросить не у кого, а обстановка роскошная, мрамор и зеркала не кончаются, и до головокружения вкусно завтраком пахнет. Не просто едой, как в столовой, а именно завтраком: свежими булочками, свежезаваренным кофе, свеженарезанной ветчиной. По сути, второй день без еды. Вчера обед не доел из-за ссоры с женой, вечером рассчитывал в гостях у Волохотского покушать, но ушел голодным из-за проклятого Часовникова, сегодня ушел без завтрака, поскольку опаздывал. И все-таки опоздал на пятнадцать, даже на двадцать минут. А они, старые большевики, привыкли к точности. Годы подполья приучили.

- Товарищ Лейкин?

Оглянулся. Навстречу ему выскочила старуха.

- Товарищ Орлова, тысячу извинений, сына в школу отвозил, и, понимаете, по дороге задержка.

Зачастил, зачастил, одно слово другое догоняет, и со стороны стал похож на Антошу, который недавно чашечку разбил. Но со стороны себя не видел, а Орлова-Адлер с Антошей сравнить не могла, поверила.

- Что ж, дети - уважительная причина.

Руку пожала крепко, по-мужски. И походка мужская.

- Чаю хотите? Или кофе?

- Спасибо... Выпил бы чаю... Или лучше кофе...

В конце коридора был небольшой вестибюль. Сели за удобный столик. Смотрит Лейкин, а вокруг полно сельских бабушек ходит в валенках, кацавейках и платочках. Лейкину и раньше одна-две бабушки на лестницах попадались, думал, обслуживающий персонал - нянечки. Пригляделся - нет, обслуживающий персонал другой. Хоть тоже сельские лица, но крепкие, молочно-молодые. Дочки. Одну такую "дочку" в белом халате Орлова-Адлер подозвала, сказала ей что-то, та кивнула головой, ушла. Не удержался Лейкин, спросил:

- Эти бабушки здесь что делают?

- Как что,- говорит Орлова-Адлер,- лечатся они, поскольку матери и родственники ответработников. Вот та, Надежда Прокофьевна, мать генерала, а та, Надежда Пантелеевна, мать замминистра приборостроения. Этот факт лучше любых трактатов доказывает, что правительство у нас народное. А то, что к валенкам своим привыкли,- не беда. Валенки вещь удобная. Я сама в девятнадцатом году летом, в июле, в жару три дня от деникинцев в валенках по ржи бежала.