Так постепенно и незаметно происходит отлучение от родителей. И только главный вождь всегда оставался рядом, добродушно поглядывая со всех портретов в каждой комнате, в каждой точке такой необъятной страны.
Правда, в свое время "великий гуманист и педагог" Надежда Константиновна Крупская даже предлагала изымать детей у родителей сразу после рождения (не зря ей Бог не дал своих), но другой "великий гуманист" Ленин мудро сказал "нет", наверное, подумал, как на этот акт гуманизма отреагирует чадолюбивая Европа.
Оставался другой выход - изолировать от детей родителей. Желательно навсегда или по крайней мере достаточно надолго, чтобы хватило времени вылепить ("выковать") из детей миллионы послушных исполнителей, готовых на все... Во имя, конечно, новой жизни, ради новых надежд и новых детей. Чтобы когда понадобятся новые смертники, они были готовы на все "за Родину, за Сталина - у-рр-а!"
Так постепенно выстраивалась Система. И если на первых порах формировали ее другие, то наступил момент, когда Система стала достраивать себя Сама. К тому времени ее структура уже пронизывала все и вся. А с некоторых пор даже начала развиваться по ей одной понятной логике, которой не понимал даже Он, ее Создатель. И вот сейчас, в этом огромном вокзале, кажется, наступило прозрение... Ведь для Системы Он - отец, а от отцов она приучена избавляться. В этом, в сущности, и заключен главный принцип любого развития. Тот самый закон отрицания отрицания, сформулированный еще в Библии. Буржуазия породила пролетариат, который стал могильщиком буржуазии. Пролетариат породил Систему, которая стала могильщиком пролетариата, а значит и Его, Отца. Круг замкнулся.
12.
КОБА
Люди лежали вповалку: женщины с детьми, храпящие мужики и старики с провалами беззубых ртов, какие-то солдаты с котомками, метками, самодельными фанерными чемоданами, и над всем этим витал тяжелый дух портянок и кирзы, пота и... войны, хотя последняя война давно кончилась, а новую Он еще не начал.
Навстречу попалась цыганка, которая почему-то выделила из толпы именно его. Наверное, хотела погадать, но Он рассеянно прошел мимо, и лишь одно слово запоздало шевельнуло память. Это было слово - князь.
Когда-то очень давно, еще в молодости, он и в самом деле считал себя князем, а точнее - побочным сыном князя, с которым скорее всего согрешила или могла, должна была согрешить его мать. Впрочем, в последнем Он и не сомневался. Значит, и он - князь. И не просто князь, а князь Эгнатошвили прекрасный древний род (в то время его мать, Кэкэ, служила у них экономкой), своими корнями уходящий в седое прошлое, когда каждый мужчина рождался для войны, а звон оружия казался колыбельной. Возможно, потому она и устроилась в имение к князю, чтобы родить его, Coco... Так поступали женщины во все века, чтобы сохранить род, и лично он ее за это не осуждал. Ему даже нравилось носить в себе тайну, ореол которой порой действовал более неотразимо, чем сама тайна. Особенно в молодости, заставляя неистово биться пылкие сердца провинциалок, начитавшихся всех этих графов Амори и душещипательных французских романов. Потом, правда, одна тайна сменила собой другую, когда слово "революционер" стало, как признание в любви...