– Да и так всё обойдется, – сказал я и вышел.

Оказавшись на улице, легонько удивился: самоходка стояла метрах в двадцати от избы. Игорь-одессит как-то чуточку нервно расхаживал перед ней, смоля папиросу глубокими затяжками. Гафур с Полыниным сидели на башне. Подойдя поближе, я разглядел, что все трое довольно смурные, а главное – сом по-прежнему возлежит на броне.

– Что-то не сладилось? – спросил я, подойдя.

Игорь отбросил чинарик, ответил хмуро:

– Сущий бойкот, командир, получился, если использовать умные слова… Бобренки вежливенько, но настойчиво просили рыбину во двор не заносить. Старшие более-менее спокойно держались, а их Стефа от страха чуть не сомлела, как твоя Катря. У Гнатюков то же самое – видеть этой рыбины у себя на подворье не хотят. Что характерно, Алесь Гнатюк во все время разговора держался в сторонке и ни словечком не вмешался. А ведь фронтовик, всю войну прошел, мир и людей повидал… И он туда же…

– Ну почему? – сказал я. – Парень тактичный, решил, наверно, что поздно суеверных родителей перевоспитывать, пусть уж так век и доживают, как называлась одна книга, в мире мифов и легенд…

Игорь поморщился:

– Да тут что-то другое, командир. Понимаешь, лицо у него было такое, словно он сам в эти какие-то неизвестные нам сказки верит. И стыдно ему за это перед нами, ничего с собой поделать не может. Ну вот не ошибаюсь я, уверен… А у Гафурова хозяина, Михася, вообще приключилась оперетта с танцами. Тишайший вроде мужичок, а тут схватил вилы, трясется весь, слюной брызжет, вопит во всю ивановскую: мол, если вы эту гаду ко мне во двор понесете, вилами вас пырять начну, и плевать мне, что со мной за это будет… Очень мило получается. Остались мы с этой рыбкой, как дурень с писаной торбой, никто во двор не пускает. Куда теперь его девать, решительно не представляю. Крепенько ж у них у всех в мозгах засели какие-то местные суеверные поверья, как заклепка в броне у хорошего клепальщика. А во всем остальном – люди как люди…

Тут послышалось приближавшееся тарахтение мотоциклетного мотора. Поскольку мотоцикл на всю деревню имелся один-единственный, не было нужды гадать, кого нелегкая несет ни свет ни заря. И точно – в конце улицы показался старшина Деменчук, направлявшийся прямехонько к нам. И чего от него ждать? Вообще-то с приходом наших здесь автоматически восстановились советские законы, в том числе и Уголовный кодекс со статьей о браконьерстве, а то, что сотворили мои ребята, как ни крути, чистейшей воды браконьерство. Неужели старшина окажется таким уж ретивым службистом? И потом, не может не знать: мы как военные военной же юрисдикции и подлежим, но никак не милицейской. А где он здесь возьмет комендантский патруль? Ближайший за тридцать километров, в райцентре…

Он подъехал, заглушил мотор, слез и подошел ко мне с озабоченным, хмурым лицом. Козырнул и сказал нейтральным тоном:

– Товарищ старший лейтенант, можно вас на пару слов?

– Отчего ж нет, – ответил я.

Отойдя от самоходки метров на десять, со стороны кормы, он остановился – соответственно и я тоже.

– Тут такое дело, товарищ старший лейтенант… Только что ко мне приходил Касьян Бобренок, сам не свой. Все из-за рыбины вашей, которую вы к нему на подворье заволочь хотели… И наверняка не он один знает, вы ж, я так полагаю, всех ваших хозяев объехали, и повсюду одно отношение встретили. Иначе что бы вам торчать тут вот так?