Откланявшись, и морской министр тоже покинул меня, обещав держать в курсе всех событий. Ага, сейчас! Побежит к победителям по известному адресу в Смольный…

А вот что мне делать то? Кому писать донесение? На деревню дедушке? Государю-императору Николаю Александровичу? Или вон, стоит телефон, снять трубку и сказать, — Барышня, дайте Кавалергардскую улицу, дом 40, типографию газеты «Труд», — и попросить к аппарату товарища Сталина.

Эх, была не была… Сталин — не Ульянов, он всегда придерживался спокойной, взвешенной и разумной позиции… Ноги сами привели меня к столику с телефоном, рука сама взяла трубку и поднесла к уху. Словно кидаясь в бурную горную речку с обжигающей кожу водой, я произнес, — Алло, барышня, дайте пожалуйста Кавалергардскую улицу, дом 40, типографию газеты «Труд», — и после короткой паузы, — Позовите пожалуйста к аппарату товарища Сталина. Кто говорит? — Керенский Александр Федорович, премьер-министр Российской Республики…

Товарищ Сталин подписал номер к печати, зашумели-загремели ротационно-печатные станки, выплевывая полосы. На длинных столах расположились фальцовщицы, которые ловко собирали из отпечатанных разворотов «книжку» спецвыпуска, и сбрасывали готовый номер упаковщице. У входа в типографию за оцеплением волынцев рыли землю от нетерпения распространители, предвкушая неслыханный заработок от продажи газет. А на Кавалергардской улице уже собралась гудящая от возбуждения толпа потенциальных покупателей, сжимающих в потных ладонях мятые керенки.

Мы расположились в закутке типографии, и с наслаждением, не спеша листали газеты, остро пахнущие типографской краской. Газета оставляла ощущение хорошо сделанной работы. Конечно, по нашим временам, качество печати выглядело на троечку — изображение на фотографиях было не очень хорошим, бумага сероватая, почти оберточная. Но главное ведь не в этом, а в содержании газеты.

Там, во всех подробностях рассказывалось о разгроме немецкого десанта, о потоплении линейного крейсера «Мольтке» и легких крейсеров, о бегстве флота кайзера в Вильгельмсгафен, и прочих героических делах Революционной Большевистской Эскадры флота. Здесь же были интервью с героями этого сражения, в том числе и с командующим эскадрой большевиков конт-адмиралом Ларионовым. На полосах были фотографии невиданных кораблей, боевых летательных аппаратов, именуемых «вертолетами», пленных немецких солдат и моряков, потопленного «Мольтке», по палубе которого пробегали волны, жалкие, торчащие из воды, обломки того, что было когда-то германским легким крейсером «Франкфурт». Словом, информационная бомба в несколько мегатонн была готова к употреблению.

Довольный Сталин, хитро поглядывая на нас, сунул руку в неказистую тумбочку, и выудил оттуда большую, покрытую пылью бутыль темного стекла. Потом, пошарив, достал несколько пряников и жестяную коробку с леденцами.

— Вот, хорошее домашнее вино, — смущенно сказал он, — недавно земляк был проездом, привез. Думаю, товарищи, что сегодня мы имеем полное право отметить выход нашего спецномера. Как вы на это смотрите, Александр Васильевич?