Охотившаяся кошка догадалась, что на земле под местом парения грифа лежало что-то интересное — зверь, пожирающий свою добычу, или умирающее животное, на которое Ска не решался напасть. В любом случае для Шиты это означало мясо. Поэтому осторожная кошка пошла окольным путем, низко приседая на своих бархатных лапах. Движения пантеры были бесшумны, птица и ее жертва не должны были заметить ее приближения. Затем, принюхиваясь к каждому порыву ласкового ветерка, Шита-пантера осторожно поползла вперед. На некотором расстоянии ее острое обоняние уловило запах Тармангани.

Шита остановилась. Она никогда не охотилась на людей. Пантера была молода, в самом расцвете сил, до этого она всегда избегала такого ненавистного соседства, а за последнее время стала постепенно привыкать к нему, благодаря появлению многих солдат на ее древних охотничьих угодьях, а поскольку солдаты спугнули большую часть дичи, Шите чем-то надо было питаться. Дни наступили постные, и Шита была голодна.

Описывающий круги Ска навел Шиту на мысль, что этот Тармангани беспомощен и уже находится на грани смерти, иначе Ска бы здесь не было. Мерзкая птица любила легкую добычу.

Поэтому кошка продолжала свой путь. Неожиданно густой кустарник расступился, и желто-зеленые глаза остановились со злорадством и алчностью на теле почти обнаженного огромного Тармангани, лежащего лицом вниз на узкой тропе.

Нума, насытившись, приподнялся с туши лошади Берты Кирчер и, схватив почти дочиста обглоданное тело за шею, оттащил в кусты, после чего направился к востоку, там было его логово, где он оставил свою самку. Будучи сытым, лев склонен был поспать и далек от желания вступать в бой. Он двигался медленно и величаво, не пытаясь скрываться и красться молча, незамеченным.

Иногда Нума бросал царственный взор направо или налево. Его путь лежал вдоль узкой тропинки. Вдруг на повороте он неожиданно остановился перед тем, что открывалось его взгляду: Шита-пантера украдкой, озираясь, подбиралась к почти обнаженному телу Термангани, лежащего ничком в пыли тропинки. Нума внимательно глянул на неподвижное тело и узнал его: это был его Тармангани. Он испустил тихое рычание-предупреждение. Шита остановилась с приподнятой лапой, которую собиралась опустить на спину Тарзана, и быстро повернулась, чтобы взглянуть на незваного гостя.

Что мелькнуло в мозгу зверя? Кто может сказать? Пантера, казалось, обдумывала, стоит ли защищать свою добычу. Она грозно зарычала, как бы предостерегая Ну-му не покушаться на то, что лежит на тропе. А что думал Нума? Овладела ли им мысль о правах собственности? Кто кому принадлежал? Тармангани ему или он Тармангани? Разве не эта Большая Белая Обезьяна подчинила его и унизила? Но, однако, именно этот Тармангани и накормил его, голодного, до отвала. Нума вспомнил страх, испытанный перед человеком-обезьяной и его острым копьем. Но в сознании зверей страх скорее вызывает уважение, нежели ненависть, поэтому Нума признался себе it том, что уважает это существо, унизившее и подчинившее его себе. На Шиту-пантеру он привык взирать с презрением. Как смеет низкая тварь приставать к хозяину льва?! Только зависти и жадности было уже достаточно, чтобы заставить Нуму отогнать Шиту. Лев не был голоден, чтобы зариться на клок мяса из тела кошки, однако не голод заставил его отпугнуть Шиту от лежащего человека. В огромной башке льва зародилось смутное чувство преданности. Возможно, это полуосознанное чувство бросило Нуму вперед с грозным ревом к злобствующей пантере.